Марко Сосич - Балерина, Балерина

Оркестр больше не играет. Карло объясняет, что сейчас играет ансамбль и что кто хочет, может потанцевать. Говорит, что сам не танцует. Альберт улыбнулся и спрашивает его, когда он женится. Мама говорит, что она тоже была бы очень рада, если бы Карло женился, если бы привел в порядок эту свою нору, там, под крышей, и если бы купил краску и покрасил дом в белый цвет. Карло ничего не отвечает. И я пью кока-колу дальше. Карло принес еще одну. И я смотрю. Все танцуют, говорит мама, идите и вы двое, говорит и смотрит на Альберта. Альберт улыбнулся, Ида тоже. Потом я смотрю сначала на людей, они кружатся, кружатся, и у меня кружится голова. Кто-то подходит к нашему столу, смотрит на меня. Все смотрят на меня. Я не хочу, чтобы на меня смотрели, ни все, ни этот кто-то. Я хочу подняться, хочу встать на цыпочки, хочу петь. Мама берет меня за руку. Сиди спокойно, говорит она, это друг Альберта. Я сижу. Я вижу Альберта, как он уходит со своим другом. Они обнимаются, разговаривают. Потом я вижу Иду. Она сидит и смотрит на тех, кто танцует перед ней. Улыбается. Я хочу встать. Я хочу писать, много-много, за все дни и все утра. Я думаю, что могла бы написать столько, что все бы утонули, а мы с мамой, и Карло, и еще с Идой и Альбертом залезли бы на дерево и смотрели бы на них, на людей, как они танцуют под водой. Я знаю, они всегда танцуют.

Я поднимаюсь, встаю на цыпочки. Мама ничего не говорит. Карло тоже куда-то ушел. Я вижу облака, они движутся, торопятся. Мама замечает, что они летят с моря, что будет дождь. Гремит гром. Я пою. Мама разрешает, чтобы я пела, пусть, меня не услышат, потому что музыка и все танцуют. Я пою и смотрю на облака. Я хочу с ними, я делаю шаг вперед и снова встаю на цыпочки, пою и смотрю на облака, они движутся. Потом я чувствую каплю на своем лице. Мама говорит, это дождь. Я чувствую ветер. Я вижу облака, они еще быстрее бегут, и я все сильнее ощущаю дождь на своем лице. Я пою. Люди бегут, прячутся. Я пою, а если бы не пела, то схватила бы что-нибудь и бросила бы в дверь, я рыгаю. Здесь нет двери, нет кухни, нет двора, нет каштана с птицами. Мама берет меня за руку и говорит, что мы должны укрыться, что мы не должны промокнуть. Мы идем туда, где жарят цыплят. Там навес, говорит мама.

Мы стоим под навесом, где жарят цыплят. Гремит гром, идет дождь. Мама спрашивает, где Карло, где Ида, где Альберт.

Не бойся, Балерина, говорит она потом. Они придут.

Мама говорит, что зима, что дверь должна быть закрыта. Она это рассказывает, кода мы стоим у окна и смотрим на двор. Потом замечает, что не знает, увидит ли еще когда-нибудь Альберта. Взял и просто уехал, вздыхает она. Сказал: Мы с Идой возвращаемся! Вот так вдруг сказал это и даже не взглянул на нее, на маму. Потом она говорит, что они без слов собрали чемоданы, а она стояла в дверях и смотрела на них, как они собирают чемоданы. Потом сказала: Погодите немножко, не уезжайте так быстро. И потом, рассказывает мама, они попрощались во дворе, и Ида ей улыбнулась, и Альберт ее поцеловал, и папа спросил Альберта, как это лететь на самолете, потому что папа еще ни разу не был в самолете. И что Альберт рассказывал о самолете, об облаках, в которых на теневой стороне собирается лед, и что от облака к облаку клубятся лед, град, снег, дождь. Все это клубится, двигается. Что очень красиво, когда заходит солнце и самолет летит над морем, что красиво, когда на одной стороне видишь день, а на другой — ночь, и ты летишь навстречу дню, и ты летишь навстречу ночи, и вот гроза, ты видишь зарево, и тебя трясет, и тебе страшно. Мама говорит, что папа слушал его с открытым ртом, и казалось, прибавляет мама, как будто бы папа отправился вместе с ними туда, в облака, в лед, снег, в день и ночь. Потом они сели в машину, продолжает мама, и Карло отвез их в аэропорт в Венецию. Альберт сказал, что будет писать, говорит мама. Может уже сейчас, к праздникам, прибавляет она и отводит меня в кровать. Спокойной ночи, Балерина, говорит она мне, и голос ее тих, и я думаю, что слышу Йосипину, которая спит вместе с птицами в кроне каштана, которая как воробышек.

Сейчас новый день. Мама говорит, что все еще зима. Я знаю, что это так, потому что я в носках, потому что мама надела мне носки, утром. Я на кухне, в углу и смотрю на маму, смотрю на ее руки, которые берут полено и кладут его в печь, и она щурится, потому что говорит, что пламя большое, что сильный жар. У-у-ух, как жарит, восклицает она. Папа в прихожей. Причесывается, смотрится в зеркало и причесывается. Карло работает, говорит мама, и может пойти снег, и тогда зверям нечего будет есть. Папа входит на кухню. Я вижу его. Через дверь он проходит на кухню. Идет к окну, смотрит на термометр. Говорит, что ноль. Потом берет карандаш с холодильника и записывает в календарь, что ноль и что облачно. Мама говорит, что он всегда записывает в календарь, солнце ли, облачно ли, или идет дождь. Он запишет, говорит мама. И потом идет в бар. Каждый день. Сейчас он говорит: Я иду в бар, — и надевает шляпу. Я вижу его, сейчас он в прихожей, открывает входную дверь, сейчас он во дворе. Я вижу его, он во дворе. Смотрит на каштан без листьев, потом смотрит на кухню, я вижу его, он смотрит на меня. Приподнимает шляпу, смотрит на меня, улыбается мне, снова надевает шляпу и уходит. В бар. Я знаю, потому что папа сказал: Я иду в бар. Потом я его больше не вижу. Я вижу только окно и за ним часть двора, ствол каштана, термометр с нулем и краешек неба. Это я вижу, я знаю.