Станислава Бер - Анхен и Мари. Прима-балерина

У граней любви острые края.

Балерина изящно закончила батман фондю и упала на сцену замертво. Её белоснежная пачка окрасилась кровью. Не бутафорской, нет, а самой настоящей – алой, алой. Мари ахнула и лишилась чувств. Театральный бинокль выпал из её рук и глухо ударился о ковровую дорожку.

Анхен даже показалось, что она почувствовала запах крови, хотя они сидели на балконе. Барышня не знала, что предпринять – сестру в чувство приводить или бежать на сцену. Благо господин Самолётов не терял самообладания, как некоторые романтические особы, неготовые к сценам насилия в непосредственной близости. Он пощупал пульс Мари и уложил её на пол.

– Анна Николаевна, mon cœur, Вы оставайтесь здесь и не давайте сестре вставать, а я сейчас узнаю, что произошло, – сказал Иван Филаретович и скрылся за шторкой выхода.

А как всё хорошо начиналось!

Господин Самолётов пришёл намедни на службу, не снимая пальто, подошёл к Анхен и протянул ей три желтоватые картонки.

– Вот, – сказал он без вступлений, загадочно улыбаясь.

– Что вот?

Она удивилась краткости обычно словоохотливого коллеги, но картонки взяла. Повертела их в руках и, пожав плечами, вопросительно посмотрела на чиновника сыскной полиции с модным пробором.

– Билеты, – всё также лаконично ответил Иван Филаретович.

Обычно печальные библейские глаза молодого человека излучали неподдельный восторг, как у щенка, заполучившего брошенную хозяином палку.

– Ну, билеты. Дальше что? Или слова Вы все на допросах растеряли? – спросила Анхен, с вызовом приподняв левую бровь.

– Ой, ради Бога, извините меня! Mon Dieu! Ошалел от радости, чушь несу несусветную, – опомнился он.

Господин Самолётов долгое время жил во Франции и сыпал французскими словечками, где надо и не надо. Наконец, он собрался, откашлялся в сторону, по-офицерски вытянулся в струнку и, склонив голову на бок, торжественно изрёк:

– Любезная Анна Николаевна, не соблаговолите ли Вы с сестрой составить мне компанию при посещении Императорского Мариинского театра завтра вечером?

Анхен, естественно, давно поняла, в чём дело, но минуту на раздумье взяла. Ну, не сразу же отвечать кавалеру согласием? Это неприлично, в конце-то концов.

– Соблаговолим, – ответила она кокетливо.

Пухлые губы молодого человека растянулись в счастливой улыбке.

– Merci!

Мари же запрыгала от радости, когда дома Анхен ей сообщила о приглашении.

– Проломишь пол, сестра моя, ведь весу в тебе много, – заметила она.

Ещё в детстве Анна Николаевна Ростоцкая решила, что поэтическое сложение звучит намного интереснее прозаического, поэтому в речи использовала такую форму изложения мыслей. Сначала это удивляло окружающих, но со временем все привыкали. Эта странность придавала ей некий шарм.

Мария Николаевна Ростоцкая, сестра-близнец Анхен, известная любительница сладкого и малоподвижного образа жизни, прыжки прекратила, подошла к сестре и по-девчачьи пихнула её в плечо.

– Сие тебе за дерзость! Вес у меня нормальный.

Но тут же кинулась на шею и сердечно обняла.

– А сие за что? – удивилась Анхен.

– За то, что приняла, наконец, ухаживание Ивана Филаретовича и согласилась идти с ним в театр! Я ведь верно понимаю твоё согласие?

– Неверно. Ничего сие не значит. Просто приглашение, просто балет, – буркнула Анхен и ушла к себе.

– Да и вообще это так замечательно – поход в театр! Мы сто лет там не были. Наверно, со времён учёбы в Смольном институте, – успела крикнуть ей в след Мари.

Дел сёстрам теперь предстояло много. Из скудного гардероба надлежало выбрать наряды, подходящие к остаткам фамильных украшений и продумать причёски. Анхен, разумеется, остановилась на вечернем платье цвета зрелой вишни, бордовых перчатках по локоть и рубиновых серьгах. Она обожала красный цвет. Он оттенял её смуглую кожу, да и карие глаза только выигрывали от такого сочетания.

Мари надела нежно-голубое платье под комплект из аквамарина, который ей подарил папенька. Она любила отца и серо-голубые оттенки в одежде. В минуты волнения тёмно-синие глаза Мари превращались в васильки, яркие, с пёстрыми вкраплениями. Хоть этого мало кто замечал под очками.

В Мариинском театре давали балет-феерию в трёх актах с прологом Петра Ильича Чайковского.

– Спящая красавица, – выдохнула Мари, когда они уселись на места. – Кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть с тобой и смотреть новый балет. Премьера была только в январе! Правда, это замечательно?