Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Он хотел посмотреть Виго в лицо, но его взгляд скользнул на окно. Виго встал, пытаясь состроить огорченную мину. Он чувствовал страшную слабость. Сев в машину, он положил руку на баранку и был вынужден посидеть несколько минут с закрытыми глазами, голова раскалывалась от боли.

Придя домой, он позвонил Тале, С тех пор как он сделал снимок фотомодели на кровати, Виго не переставал думать о сестре. О ее лице и сапожках. Он не говорил с ней уже много лет. Виго поинтересовался, что она собирается делать летом. Она удивилась его звонку и сказала, что свободна и собирается ехать с дочерью на дачу. Он спросил, не хочет ли она, чтобы он погостил там несколько дней.

— Я тоже свободен, — добавил он.

— Ты же всегда занят, — засмеялась Тале.

— Я давно не видел тебя.

— Не знала, что ты найдешь время, чтобы повидаться со мной, — сказала она, помолчав.

— Теперь у меня есть время.

Тале тихонько засмеялась в трубку.

На другой день он отправился на дачу.

Погода была солнечная. По дороге он думал о Тале, о том, как они когда-то давно праздновали там ее день рождения. Ей исполнялось тогда семнадцать лет, ему было только семь. Родители уехали в город. Они остались одни. Она пригласила несколько девочек и мальчиков с соседних дач. Они пили пиво и бросали бутылки в озеро. На Тале было желтое платье, и он впервые заметил, что она стала взрослой и красивой. Виго вспоминал желтое платье сестры и то, как он однажды сделал снимок фотомодели в желтом платье, с загадочным бесцветным лицом. И снова подумал о Тале. Она стояла с одним пареньком за огромным камнем. Его рука скользила по ее платью. Позднее Виго лежал на кровати, прислушиваясь к доносившимся с террасы голосам молодежи, и представлял себе кораблекрушение — вот Тале стоит у поручней и вдруг падает в воду. Ее желтое платье, завихряясь, опускается на дно.

Уже десять тридцать. Виго беспокойно поеживался. Он свернул с шоссе, машина поползла по старой проселочной дороге, тянувшейся по берегу озера.

Он вышел из машины и направился к дому. Тале и ее дочка сидели в шезлонгах на лужайке. Тале поднялась и пошла ему навстречу. Ее освещенное солнцем лицо расплылось в улыбке.

— Все как прежде, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам и пытаясь не встречаться взглядом с сестрой.

— Ты хорошо выглядишь, — заметила она.

— Никак ты ослепла, — возразил он и посмотрел на ее ноги.

На ней были те же самые сапожки, что и тогда, когда он видел ее в последний раз. Он запомнил их. Точно такие же, как у его фотомодели. Он подумал, не сказать ли ей об этом, но тут же вспомнил, какая она странная и замкнутая.

— Поздоровайся со своим дядей, Пиа! — хрипло крикнула Тале.

Племянница прищурилась и помахала ему:

— Привет!

Ей исполнилось шестнадцать. Белобрысая, коротко стриженная, на расстоянии она казалась высокомерной. Но когда он подошел и обнял ее, выражение глаз девушки смягчилось.

Он взял с собой камеру и за время выходных сделал все снимки, какие ему хотелось сделать в детстве. Покатую лужайку. Дорожку за домом. Вид из спальни на втором этаже. Намытые до блеска полы. Консервные банки, выстроенные рядами на полках в погребе. Веревки для сушки белья. Флагшток.

Тале и Виго совершили турпоездку в беспечное царство милой болтовни. Каждой фразой они, казалось, отрекались от прошлого и, по сути дела, показывали, какие они разные. Они никогда не сидели и не беседовали по душам так долго. Каждый мелкий эпизод они разыгрывали, как спектакль. И волнующим в этом спектакле было то, что они пытались не вспоминать, что не звонили друг другу целых десять лет. Пиа сидела в шезлонге и листала журналы. Они позавтракали втроем. Потом ныряли с пристани. Бродили по берегу. Тале сказала, что отлично провела время. А Виго думал, что спокойная дачная жизнь расслабляет. Но он наслаждался этим беспечным состоянием. Ему казалось, будто узлы его мускулов растворились, а в голове поселились покой и прохлада. В первую ночь он спал в своей детской комнате целых пять часов. А на следующее утро был в прекрасном настроении. Он рассказывал забавные истории из полицейской жизни, заставляя женщин корчиться от смеха.

В субботу утром, стоя на лужайке, он смотрел, как туман ползет к берегу. Но снимать ему сейчас не хотелось. Он вернулся в дом. Тале и Пиа сидели на веранде и листали журналы. На даче у Тале не было ни экранов, ни шлемов. Только журналы и книги. Никаких электронных развлечений, нарушающих очарование лета на природе. Это был закон, установленный Тале. Он крикнул им: