Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Я просмотрел все материалы полицейского регистра. Четыре года назад он напечатал в газете статью о вентиляционной системе здания полицейского управления. Данная система не обеспечивает должный эффект на шестом, седьмом и восьмом этажах. По его мнению, воздух там должен быть суше. Я закрыл глаза и попытался представить себе, что такое сухой воздух. Может, это означает что-то особенное, как ты думаешь? Какой-то тайный смысл? Срок рекламации — пять лет — еще не истек. Сейчас я могу думать только о воде. Ужасно хочу пить. В сайте был еще и другой его портрет. На нем он улыбается. Его тонкие губы растянуты в ухмылке. В законе по охране труда сказано об этом совершенно четко. Лоб у него блестит. Я наклонился к самому экрану и увидел, как сверкнули его зрачки. Не думаю, что в эту минуту он размышлял о вентиляционной системе.

Я все гадал о том, кто же он на самом деле. Просматривая эти сайты, я пытался представить себе, как он выглядит, чем занимается.

И что делал, когда ему было столько же лет, как мне сейчас, я придумывал разные истории из его жизни. Вот однажды пошел он в лес, набрел на голубятню и вскарабкался на нее. Постоял там и посмотрел на темное море. Где-то далеко-далеко сверкало солнце. Оно слепило ему глаза. Он был один. Ему нравилось стоять здесь и смотреть на море. Внизу на тропинке он увидел девушку. Она его не заметила. Он знал ее, но не стал махать, потихоньку спустился и подошел к ней. Разумеется, производитель несет ответственность за некачественное изделие. Он подошел еще ближе. Она резко повернулась и улыбнулась ему.

— У меня для тебя подарок, — сказал он.

— Какой? — с улыбкой спросила она.

Он вынул из кармана украшение. Оно блестело на солнце. У нее выступили слезы на глазах.

— Какая прелесть, — воскликнула она и обняла его.

Он слегка отодвинулся от нее.

— Откуда это у тебя?

— Украл.

Он взял ее за руку, и они поднялись на голубятню, чтобы полюбоваться морем.

В каком доме он живет? На какой машине ездит? Как он моет руки? Как спит в постели? Как ты думаешь, Сара? Как он пересекает площадь, выходя из дому? Как срывает цветок? Вот идет дождь. Он входит в дом, в гостиную. Садится на диван. Ложится. Привстает, включает телевизор. Снова ложится. На его подбородок падает тень. Кто-то стоит возле его дивана. Кто-то наклоняется над ним.

В детстве Виго любил кататься на велосипеде. Ездил на большие расстояния. К бабушке в соседний город. Мать никогда не знала, куда он направляется. Бабушка была богата, она держала служанку. Ужасно богатая бабушка! Она не любила Виго. А Виго нравилась ее служанка. За пятерку девушка снимала с себя блузку. Она не любила Виго. Она показывала ему пупок. Он клал в ее пупок леденец и лизал его. Девушка смеялась. Бабушка не очень-то радовалась его визитам. Он считал бабку противной. Ему хотелось поскорее вернуться к матери и сестре. Но он оставался у бабки. Ему хотелось побыть со служанкой. Он покупал ей подарки. Она снилась ему, и он прокрадывался к ней в комнату. Она позволяла ему лежать рядом, класть голову ей на грудь, хотя ему было всего четырнадцать.

Однажды дядя подарил ему фотоаппарат. В следующий раз, отправляясь к бабушке, он взял его с собой. Попросил у служанки позволения сфотографировать ее. Она обнажала перед ним свои маленькие груди и пупок, и он фотографировал их. Эти снимки он прятал в шкатулке на чердаке и никому не показывал. Когда он приехал к бабушке в следующий раз, оказалось, что служанка заболела и лежит в больнице. Виго пришел туда навестить ее. Посидел возле ее кровати, сказал, что он не будет любить никого, кроме нее. Она обещала ему поправиться, но через несколько недель умерла.

Знаешь, Сара, мне казалось, я прочел все это на его лице. Ты, поди, решила, что я точно спятил. Но я уверен в том, что он именно такой добродушный, обычный человек. Меня пугают его улыбка и блеск в глазах. Стоит мне взглянуть на его лицо в Интернете, как у меня начинают чесаться глаза, и мне кажется, что это уже было давным-давно. Мол, все, о чем я тебе пишу, всего лишь забытые слова в мире забытых вещей. Я думаю о тебе, Сара, прочтешь ли ты когда-нибудь это письмо, помнишь ли ты меня? А может, дома уже считают меня мертвым и говорят: «Теперь он на небе, у ангелов в раю».

С.

Ночыо он лежал на краю расплывчатого мира грез. «Сейчас засну», — думал он. «Но разве такие мысли не доказательство того, что сна у меня ни в одном глазу? — спрашивал он себя чуть позднее. — Я всегда сомневаюсь в собственных заключениях, этому просто нет конца, но все же я уверен в том, что когда-нибудь это прекратится».