Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Я рад, Сара, что ты в Одере. Я скучаю по Одеру, скучаю по тебе, по нашему дому на болоте, по тете Элене и Веронике, по твоей маме и по Себастиану, в особенности по нему, по этому мешку с дерьмом. Я рад, что ты в Одере, Сара, а не здесь.

О Сандму ходят разные слухи. Можно подумать, что люди здесь ничего не помнят. Я как-то раз писал тебе, что здесь круглый год зима. Это неправда. За последние дни снег начал таять, солнце сильно пригревает, и между ослепительно белыми снежными сугробами я видел траву.

Наступила весна, и мне не к чему здесь долго оставаться. Я уеду в город и опять стану искать его. Я напал на любопытный след, но думаю еще немного подождать.

Я жду удобного случая.

Когда вспоминаю о нем, то у меня начинают болеть глаза. Я внушаю себе, что мне на него наплевать. Но он у меня в мыслях, Сара, в глазах, в крови. Он плавает во мне, как поток солнечного света. Иногда я заставляю себя думать о том, что случилось. Лежу не шевелясь и вспоминаю все до последней мелочи. Мне все время хочется подняться и убежать от этих мыслей, но я заставляю себя лежать неподвижно. Каждый раз, когда я наконец встаю с постели, мне кажется, что ничего подобного вовсе не было, что картины, которые представлялись мне, я видел в кино.

В этом письме я пишу тебе много странного. Выброси его, когда прочитаешь, и забудь.

Что нового в доме на болоте? Протекает ли крыша? Починила ли ты старый телевизор? Может, ты приклеила к потолку звездную карту и теперь, лежа на полу, смотришь на небо?

Ну, я должен закругляться, Сара. Глаза у меня слипаются, превращаются в щелочки.

С приветом, С.

Привет, Сара!

А теперь я расскажу тебе о переменах, которые меня ожидают.

Не обижайся на то, что пишу тебе всякую похабщину. Здесь ничего, кроме этого, и нет, Сара.

Однажды утром я вошел в бассейн в подвальном этаже, и мне вдруг в голову пришла идея. Я открыл дверь в женскую раздевалку. Я знал, что это запрещено, и все-таки проскользнул в душ. Я стоял между разными агрегатами и ждал. Чуть погодя в раздевалку вошли три женщины — две учительницы и терапевт. Они разделись и встали под душ. Из кабинок шел пар, а я стоял и смотрел на них. Женщины намылились, и я видел, как мыльная пена стекала между их выпуклостями. Я закрыл глаза.

Ведь я сделал это не для того, чтобы смотреть на их «дыни», а чтобы шпионить, узнать, что они говорят про учеников. Думал, они что-нибудь скажут и про меня. Они намыливались, что-то напевали, посмеивались, потом стали вытираться. А говорили они только о телепрограммах.

Потом я вернулся в свою комнату. Спрятался под кровать. Вошла Амалие и сказала:

— Его здесь нет.

Я лежал и прислушивался к стуку шагов в коридоре, к голосам. Мне не хотелось ни о чем думать. Стоило мне закрыть глаза, как я видел задницы. Я старался отогнать эти мысли. Но каждый раз, когда я закрывал глаза, передо мной выныривали голые тела Под конец они все же нашли меня. Я обрадовался, когда увидел под кроватью лицо Амалие, которая таращила на меня глаза. Вид у взрослых был решительный.

Амалие и вахтер повели меня по коридору. Я был уверен, что они отправят меня в школу на соседнем острове.

Я подумал о тебе.

Катрине Лю, в светлом костюме, сидела в своем кабинете. Все было как в самом начале.

— Садись, — сказала она.

Наступила тишина.

Потом она откашлялась и сказала, что я больше не буду здесь находиться, больше я не буду жить в Сандму.

— Ты провел здесь полтора года. Этого достаточно.

Я сидел молча и смотрел в окно. Йон, один из старших учеников, залез на дерево. Он сидел на ветке и корчил мне рожи. Его лицо было похоже на отражение в кривом зеркале.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я посмотрел на нее. Ее лицо под пышной челкой было бледное.

— Да.

— И что ты на это скажешь, Тобиас? О том, что ты больше не будешь здесь жить.

Йон засунул в рот кулак, у него был такой вид, будто он задыхается. Он вытаращил глаза. Под деревом стояли несколько девчонок. Они смеялись. Я посмотрел на психолога. Она почесывала затылок.

— Хорошо.

Катрине Лю всплеснула руками:

— Ты будешь жить в центре у приемных родителей.

Она сказала это с гордостью.

Я еле сдержал улыбку, Сара, не хотел выдавать свою радость, оттого что меня не отошлют в тюремный лагерь.

— У кого?

— Ведь ты был в столице, не правда ли?

Я не ответил, и она знала, что я не отвечу, потому что тут же добавила:

— Думаю, это хорошая семья.

Она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Увидев, что я улыбаюсь, сидящий на дереве Йон открыл рот от удивления. Психолог посмотрела на мини-экран, и я тоже открыл рот от удивления.