Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Однажды утром, несмотря на полицейские патрули, обыскивавшие пансионы и общежития в те часы, когда большая часть студентов отсутствовала, на стенах университетского квартала появилось написанное смолой слово «забастовка». Каждая группа выискивала неоспоримые и весомые причины, чтобы оправдать этот призыв, имевший, кроме того, для многих то ценное преимущество, что он совпал с кануном экзаменов. Забастовка, пока им не позволят свободно избрать своих представителей из числа самых способных? Забастовка, пока университет не исправит то, что произошло на защите диплома? Сейчас не время определять причины, толкавшие их к мятежу. Те, кто вчера еще пребывал в нерешительности, сегодня бесстрашно присоединялись к Движению.

Во дворе университета студентов становилось все меньше и меньше. Если кто-то из них и входил на территорию университета, его осыпали угрозами и оскорблениями. Охрану усилили, и по вечерам слышалось цоканье копыт лошадей по мостовой. Однажды вечером студенты забарабанили в дверь комнаты сеньора Лусио с криками: «Полиция! Сдавайтесь!» Испуганный хозяин появился в дверях в подштанниках, и един из постояльцев извлек его наружу с притворным испугом:

— Пансион окружен. Вас подозревают. Прячьтесь в туалете!

— Подозревают? Но в чем, сеньор доктор?

— Не рассуждайте и не теряйте времени даром! Бегите!

И сеньор Лусио послушно провел всю ночь в рекомендованном укрытии, Сеабра почти не выходил из дому. Он проводил долгие часы в постели; его нервы напрягались при малейшем шуме на улице. Когда он слышал звон колокольчика входной двери, то прислушивался с величайшим вниманием к голосу хозяйки дома, пытаясь уловить в нем тревожные нотки; любые шаги, раздававшиеся в коридоре, пугали его, точно к нему уже приближался сыщик. Он подозревал, что друзья скрывали от него некоторые факты, и эта неизвестность еще более распаляла его воображение. Он волновался даже за обедом, и некоторые из его коллег впервые предположили, что он участвовал в нападении на университет. Они не говорили ему об этом открыто, но давали почувствовать, и он, со своей стороны, не пытался разубедить их, ибо, несмотря ни на что, ему не был неприятен ореол храбреца; тем не менее прикрытые и восхищенные намеки коллег наводили на него ужас.

С наступлением вечера Сеабра появлялся у двери Изабель. С некоторых пор девушка, однако, изменилась, с каждым разом она казалась все более нелюдимой и позволяла даже себе некоторые дерзости, приводившие его в замешательство. Он заметил, кроме того, что Абилио подружился с одним из студентов, обитавших напротив, и использовал любую возможность для того, чтобы прилипнуть к окну, наблюдая, точно ротозей, за окошечком девушки. Ему казалась странной эта сентиментальная настырность, и при других обстоятельствах ревность вывела бы его из себя, но теперь он не собирался терять время из-за такого ничтожества, как Изабель. Может быть, позже, когда она созреет… Его больше интересовала сейчас шаловливая девушка по имени Ирена, о которой говорили всякое и которая в последнее время выделялась среди студентов своими эксцентрическими выходками. Назойливая и знавшая языки, она следовала по пятам за беженками-иностранками, обосновавшимися в городе, и копировала их привычки и их высокомерие, представляя их среди ограниченных обывателей как символ цивилизации. Ирена проявляла большой интерес к Сеабре, ведь ходили слухи о его героизме, о его мужестве.

Сеабра все же чувствовал сложность взаимоотношений с этой девушкой из мира, который, хотя и страстно влек его к себе, в то же время и пугал его.

Он чувствовал себя рядом с Иреной и ее изысканной компанией провинциалом, хотя и делал все возможное для того, чтобы она приняла его за светского человека. Однажды Сеабра услышал, что группа студентов, переведенных из Лиссабона, собиралась устроить необычный бал. Он тоже пришел туда, так как Ирена настойчиво приглашала его, и истолковал приглашение как оказанную ему честь, вызывавшую у большинства зависть. Бал организовали в одном из домов предместья, рядом с железнодорожной линией, где под мостом река усмиряла свой бег, наталкиваясь на гнилые сваи. Выбор места придал встрече еще более экстравагантный характер в глазах горожан, не привыкших к подобным явлениям. Наблюдая за танцами через дверь, не решив еще, стоит ли ему входить, он почувствовал себя окунувшимся в атмосферу удушающего кошмара. В зале, насыщенном табачным дымом, танцевали неистово, в то время как оркестр и хриплый мужской голос, звучавшие неизвестно откуда, не поспевали за движениями тел. Танцевали, танцевали без устали, как одержимые, с потными, перекошенными от усталости лицами, не выражавшими уже никакого удовольствия, будто они выполняли какую-то повинность.