Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Вам будет здесь удобнее.

Крестьянка, поблагодарив, вытерла его передником, прежде чем сесть. И с каждой минутой жесты ее становились все спокойнее. Казалось, что она была там всегда и что словесная дуэль между обеими женщинами будет продолжаться до тех пор, пока одна из них не признает себя побежденной.

Эдуарда старалась найти верное объяснение вихрю мыслей, приводившему ее в замешательство. Сейчас она считала, что понимает все: ни Зе Мария не мог освободиться от того, что оставил позади, ни она не сможет слить свою жизнь с его жизнью. Все в ней — и тело и чувства — впервые противилось такой перспективе. «Другая, пожалуй, смогла бы, но не она», — должна была признать Эдуарда; оба они крепкими корнями были связаны со своей средой. И теперь, поняв это, она успокоилась. Она оденется и уедет, оставив Зе Марии записку, и пусть останется эта женщина защищать своего сына. Но не осудят ли другие за то, что она старалась избежать общества смиренной матери своего мужа? «Вы, богачи…» Она никогда не доставит им такого удовольствия ни ему, ни его друзьям. Напротив, она прежде всего выставит себя на обозрение вместе с этой маленькой женщиной: на улице, в городе — везде, где могли удивляться, увидев их вместе.

Она повернулась к матери Зе Марии и улыбнулась.

— Можно я вас поцелую?

Та, изумленная, поднялась со стула. Вытерла губы и щеки обшлагом блузки и приблизилась к Эдуарде, глядя на нее не то с недоверием, не то с благодарностью.

— Извините, я вынуждена одеться в вашем присутствии. Затем мы пойдем поищем вашего сына.

Крестьянка опустила голову и принялась нервно крутить бахрому шали.

Эдуарда быстро оделась. Они отправятся в центр, наиболее подходящее место для того, чтобы эффективно показать, что она не чурается общества этой смешной и грубой крестьянки. Она, владевшая имениями, гербами, слугами, которые, пожалуй, устыдились бы показаться где-либо в присутствии матери Зе Марии, пойдет, гордая и спокойная, рядом с ней.

В действительности же не Эдуарда, а эта маленькая женщина оказалась смущенной. Она останавливалась на каждом шагу, осматривалась вокруг, а потом, когда собралась с духом, ее уже трудно было оттащить от соблазнительных витрин. Эдуарда, заботливая, терпеливая, тоже останавливалась, давая ей объяснения о пользе выставленных предметов. Манекен, рекламировавший тончайшие чулки, вызвал у крестьянки смешанное чувство осуждения и крайнего изумления.

— Вы только посмотрите. Упаси меня бог, если это не настоящее тело.

Один прохожий, чье внимание привлекла эта сцена, остановился, чтобы позабавиться, глядя на женщину с покрасневшим от смущения лицом, показывавшую на манекен. Эдуарда ласково взяла ее за руку и подтвердила:

— Да, похоже на настоящее тело.

Любопытный удалился.

— Если бы Изаура увидела это, боже упаси… Она надоела бы мне. Ей захотелось бы надеть их на свои смуглые ноги.

— Изаура?..

— Это моя дочь. Сестра Зе.

Она наверняка хотела сказать: «ваша свояченица», но неожиданно вновь замкнулась в себе. Эдуарда подтолкнула ее внутрь магазина и попросила пару чулок, таких же, как на витрине. Продавец переспросил:

— Такого же цвета?

— Выбирает эта сеньора.

Парень, недоверчиво и внимательно взглянув на крестьянку, повторил без всякого энтузиазма:

— Какой цвет вы желаете?

Когда они выходили из магазина, случилось то, что Эдуарда смутно предполагала, хотя не очень-то надеялась на это: перед обедом Зе Мария обычно заходил в один из книжных магазинов центра, и могло случиться, что в этот день… Так оно и случилось. Он был там, у входа, в компании Луиса Мануэла. Мать тоже увидела его и от удивления даже споткнулась. Эдуарда поддержала ее, и затем они все вместе пересекли улицу, взяв женщину под руки. Крестьянка прижалась головой к груди сына, но в этом интимном жесте чувствовалась некоторая церемонность. Луис Мануэл понимающе улыбнулся и настойчиво посмотрел на двоюродную сестру. Зе Мария, побледнев, хотел многое сказать и время от времени искоса поглядывал на Эдуарду; он был несколько разочарован оттого, что поступок Эдуарды нейтрализовал все обидчивые слова, которые он хотел высказать.

Эдуарда, наслаждаясь его растерянностью, сказала:

— Это маленькая уловка, которую мы затеяли совместно.

Зе Мария поторопил всех сесть в трамвай. Он посадил обеих женщин на одну скамейку, а сам остался в одиночестве, в конце вагона. Эдуарда посмотрела на него с сочувствием. Его мать говорила громко, как будто находилась в своем собственном доме, чувствовала себя счастливой и была разговорчива. В один йз моментов она вздумала встать со своего места, чтобы сказать что-то сыну, но тот ответил ей неясным и недовольным жестом.