Орхан Кемаль - Мстительная волшебница

Кто-то окликнул меня. Я обернулся. Земляк. Лицо загоревшее, толстое, брюхо огромное, пальцы унизаны золотыми кольцами. Не просто земляк, а сын друга моего отца. Правда, в родных краях наше знакомство не шло дальше приветствий, но, встретившись здесь, перед Галатасарайским лицеем, мы кинулись в объятия друг другу. Когда же я узнал, что он — преуспевающий владелец огромного казино в одном из самых чудесных уголков Босфора, у меня промелькнули радужные мысли, вспыхнула надежда. Наверное, такому большому заведению нужен какой-нибудь управляющий, секретарь… человек, умеющий держать в руках перо… На мой взгляд, я был просто создан для такого дела.

Земляк обратился ко мне:

— Здесь неподалеку есть отличная пивная… Что ты скажешь, если нам попробовать разогнать тоску…

Хотя в кармане у меня была одна медяшка в три куруша, я тут же согласился.

— Давай, давай…

Не четвертует же меня сын друга моего отца, владелец огромного казино, обладатель дорогих колец…

Мы поднялись по ступенькам великолепного здания. Прошли через полумрак вестибюля и сели за столик у большого окна, выходящего на проспект Независимости.

О!.. Как прекрасен мир, как хороши люди, как сладка жизнь! Надо добиться от него согласия насчет работы. Я был уверен в успехе, потому что… человека, надежнее меня, ему трудно найти.

Подали холодное пиво, отменно вежливый официант с блестящими от бриолина волосами откупорил бутылки, из горлышка заструилась легкая белая пена… Тонкие высокие стаканы, салат, свежая зелень, сыр, белый, как снег, хлеб.

— Мне немного водки, — сказал земляк и, обращаясь ко мне, добавил: — Не желаете ли, бей, заказать жареное на рашпере мясо или салат с мозгами?..

— Спасибо, земляк, нет…

Официанта как ветром сдуло.

Хотя мой земляк внешне был похож на грубого мясника, он оказался чувствительным, как хрусталь.

— Необыкновенная женщина! — говорил он. — Невозможно описать ее. Слова мои слишком бесцветны. Мне тридцать пять лет. Узнав ее, я понял, что жил до сих пор напрасно.

Тут он извлек тетрадь и затянул пространные стихи. Читал он полузакрыв глаза, утирая кулаком влажные ресницы. Читая, все больше распалялся, распаляясь — все больше пил, все неистовее читал. Наконец… решил:

— Обязательно пойду и приведу мою невесту. Посмотришь, стоит ли ради нее умереть.

— А потом?

— Потом все вместе поедем на Босфор, великолепно проведем ночь… Будем гулять до утра!

Подняв свое огромное тело, он вынес его из пивной.

Мне ничего не оставалось, как ждать. Свою просьбу о работе я решил изложить в наиболее подходящий час этой самой великолепной ночи на Босфоре.

…В наиболее подходящий час, наиболее подходящими словами я прошу у него работу. Он сейчас же соглашается — «помилуй, стоит ли говорить!». Он даже может — не то что может, а просто будет безгранично счастлив отвести нам две комнаты в доме за казино. Для него неизмеримое счастье работать с сыном человека, который восхищался его горячо любимым батюшкой!

А утром я во весь опор мчусь домой. Врываюсь. Домочадцы в смятении. Глаза жены красны от бессонницы. Она с упреком спрашивает:

— Где ты пропадал? Я всю ночь не спала… Хотела идти в полицейский участок.

Движением рук я умоляю ее замолчать:

— Давай-ка собирай вещи!

— В чем дело?

— Нашел работу.

— Правда? Где? Сколько будешь получать?

— На Босфоре, в соловьином гнезде, в великолепном казино.

— Сколько получать?

— Триста… и квартира бесплатно!

В доме радостные вопли. Сын уже не помнит о распрях с сестрой. Красные сережки дочери улыбаются. Жена — на седьмом небе. Собрав вещи, мы перебираемся в соловьиное гнездо. Все лето беспечная жизнь. Пьем, едим и каждый месяц откладываем по три сотенки…

И вдруг:

— Я должен передать дежурство, бей, — это обращается ко мне официант с блестящими от бриолина волосами.

— А?..

— Если можно, взгляните на счет.

— Ты передай дежурство, передай. Мы будем пить еще… Товарищ сейчас вернется, приведет свою возлюбленную.

— Придет, значит?

— Конечно, придет.

Он передает дежурство товарищу. Это старый волк. Он не сводит с меня хитрых глаз.

На проспект Независимости уже спустилась ночь. Ее темноту разрезают электрические искры от трамвайных проводов… Люди… Машины… Я всеми силами стараюсь не смотреть на опытного официанта, но иногда наши взгляды скрещиваются.

Я не допускаю дурной мысли о земляке. Если не умер, обязательно придет. Во мне что-то говорит: «Придет, обязательно придет!». Да, но… этот официант с насупленными бровями.