Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

Между тем мучившие ее чудовищные и непонятные мысли о матери нашли выход: Денвер сосредоточила внимание на духе мертвой сестренки. До Нельсона Лорда она мало реагировала на выходки привидения. Терпение, которое проявляли мать и бабушка, стало свойственно и ей и сделало ее почти равнодушной. Но потом маленькое привидение стало ее раздражать и даже выводить из себя своими злобными проделками — особенно в те часы, когда она уходила в школу Леди Джонс. Оно стало выражать свои чувства к Денвер так бурно, что девочка просто не знала, что делать с этими вспышками гнева, любви и ненависти и как вести себя. Но когда она набралась мужества и все-таки задала тот вопрос Нельсона Лорда, то не смогла услышать ни ответа Сэти, ни слов Бэби Сагз, да и вообще больше ничего с тех пор не слышала. В течение двух лет она была окружена оболочкой тишины, слишком плотной, чтобы ее можно было прорвать, однако вынужденное молчание придало ее зрению такую остроту, что ей и самой порой не верилось, как это она может, например, видеть черные ноздри воробья, сидевшего в шестидесяти футах у нее над головой. В течение двух лет она совершенно ничего не слышала, а потом вдруг весь дом сотрясли громовые раскаты — кто-то полз вверх по лестнице. Бэби Сагз решила, что это пес Мальчик решил пробраться в запретные для него места. Сэти же подумала, что это скорее тяжелый резиновый мяч, которым играли братья, скатился по ступенькам.

— Неужели этот чертов пес совсем спятил? — воскликнула Бэби Сагз.

— Да он на крыльце, — сказала Сэти. — Сама посмотри.

— Но тогда что же это за грохот?

Сэти сердито захлопнула дверцу духовки.

— Баглер! Баглер! Я сколько раз вам говорила, чтоб не смели играть здесь в мяч? — Она глянула в сторону белой лестницы и увидела наверху Денвер.

— Это она пробовала наверх подняться, — пояснила Денвер.

— Что? — Сэти нервно скомкала в руках тряпку, которой бралась за дверцу духовки.

— Это малышка, — сказала Денвер. — Разве ты не слышала, как она по ступенькам ползет?

Непонятно, что больше сбило Сэти с толку: то ли что к Денвер вдруг снова вернулся слух, то ли что ее малышка — Господи, неужели она уже ползала? — теперь уже не только ползает, но и делает дальнейшие успехи в исследовании дома.

Возвращение к Денвер слуха, утраченного из-за того ответа, который она не в силах была услышать, и вновь обретенного благодаря звуку шажков ее мертвой сестренки, которая неудачно попыталась вскарабкаться по лестнице, обозначило очередной поворот в судьбах обитателей дома номер 124. И с этих пор присутствие духа было исполнено откровенной недоброжелательности. Вместо прежних вздохов и мелких пакостей теперь это была самая настоящая злонамеренность. Баглер и Ховард прямо-таки бесились, видя полную беспомощность матери и бабушки, и с мрачным упреком на лицах надолго исчезали из дому, стараясь как можно больше времени проводить в городе, на конюшне, где подносили в стойла воду и корм. В конце концов зловредный дух стал изобретать для каждого свою пакость. Бэби Сагз устала, легла в постель и больше не вставала, пока ее большое старое сердце не перестало биться. Если не считать редких просьб принести ей что-нибудь яркое, она почти ничего не говорила — до того полуденного часа в последний день ее жизни, когда она самостоятельно выбралась из постели, медленно подошла к двери в гостиную и провозгласила — для Сэти и Денвер — тот вывод, который извлекла из шестидесяти лет жизни в рабстве и десяти лет свободы. «Они просто не знают, когда нужно остановиться», — сказала она и снова легла в постель, укрылась с головой стеганым одеялом и предоставила им возможность сколько угодно обдумывать сказанное ею.

Вскоре после того, как Бэби Сагз умерла, Сэти и Денвер попытались призвать маленькое привидение и как-то с ним договориться, но ничего не добились. Понадобился мужчина, Поль Ди, который сумел не только выгнать привидение из дома, но и сам занял его место. И был тот замечательный карнавал или нет, но Денвер и теперь по-прежнему предпочитала Полю Ди вредное маленькое привидение. В первые дни, когда Поль Ди еще только переехал к ним, Денвер целыми днями просиживала в своей изумрудной комнатке, чувствуя себя одинокой, как гора, и почти такой же большой, и думая, что у всех, кроме нее, кто-то есть, а теперь вот даже привидение от нее отказалось. Так что, увидев то черное платье и под ним два незашнурованных башмака, она вся затрепетала от тайной благодарности. Какова бы ни была ее сила и как бы она этой силой ни пользовалась, Возлюбленная принадлежала только ей, ей одной, и Денвер, конечно, встревожилась, когда, как она думала, Возлюбленная пыталась причинить зло Сэти. Денвер, однако, почувствовала, что не в силах помешать ей — столь неудержима была ее потребность любить. То, свидетельницей чего она стала на Поляне, вызвало у нее в душе стыд, потому что выбор между Сэти и Возлюбленной был сделан без всякой внутренней борьбы.