Себастьян Фолкс - И пели птицы… [litres]

– Психическая травма?

– Да, в общем и целом. Слабоумие. Кто-то с этим справляется, кто-то нет.

– Ясно. А он сможет понять, кто я? То есть если я объясню, зачем приехала?

– Похоже, я недостаточно ясно выразилась. – За благовоспитанностью миссис Симпсон замаячило раздражение. – Этот человек живет в собственном мире. Как и все они. Наш их нисколько не интересует. Разумеется, некоторые на это попросту не способны. Но они получают здесь все. Пищу, одежду, все.

– А посетители у него часто бывают?

Миссис Симпсон усмехнулась.

– Часто? Скажете тоже! Последним был… – Она справилась в лежавшей перед ней папке. – Последней была его сестра. В девятьсот сорок девятом.

Элизабет опустила взгляд на свои ладони.

– Ну хорошо, если вы готовы, я отведу вас к нему. Не ждите слишком многого, ладно?

Они пошли по зеленому линолеуму коридора. Кирпичная кладка стен была закрыта плиткой до половины человеческого роста, а дальше уходила к цилиндрическому своду потолка, с которого свисали на длинных витых шнурах желтые лампы.

Сделав поворот, за ним еще один, они миновали наполненные корзины для белья, затем две вращающиеся двери, из-за которых пахнуло капустой и мясной подливой, впрочем, ароматы эти быстро сменились вездесущим запахом дезинфекции. И наконец – синяя дверь.

– Комната отдыха, – сообщила миссис Симпсон. И распахнула дверь. Вдоль стен во множестве сидели старики, одни в инвалидных креслах, другие – в обычных, со светло-коричневой пластиковой обивкой.

– Он у окна.

Элизабет пересекла комнату, стараясь набирать в легкие поменьше жаркого затхлого воздуха, который попахивал еще и мочой, и подошла к маленькому сидевшему в инвалидном кресле мужчине. Ноги его прикрывал плед.

Она протянула ему руку. Он поднял взгляд вверх и руку принял.

– Не тот, – сказала от двери миссис Симпсон. – У следующего окна.

Элизабет улыбнулась мужчине, выпустила его руку, сделала еще несколько шагов. Пол в центре комнаты был застлан ковром – оранжевым, с коричневым рисунком. Зря она сюда приехала.

Еще один старик сидел в инвалидном кресле, точно птица на жердочке. На носу – толстые очки, скрепленные с одной стороны клейкой лентой. За ними Элизабет увидела водянистые голубые глаза.

Она опять протянула руку. Мужчина не шелохнулся, и Элизабет сама взяла его лежавшую поверх бедра ладонь, сжала ее.

Ей было неловко, она ощущала себя незваной гостьей. Господи, зачем только она сюда прикатила? Из какого-то дурацкого тщеславия, из совершенно идиотской прихоти, заставляющей копаться в воображаемом прошлом. Она пододвинула к себе стул и снова взяла ладонь Бреннана.

– Я – Элизабет Бенсон. Приехала навестить вас. Вы мистер Бреннан?

Голубые глаза Бреннана вытаращились в удивлении. Элизабет почувствовала, как он сжал ее ладонь. Головка у него была крошечная. Волосы не столько седые, сколько бесцветные. Немного засаленные, прилизанные.

Она сделала вид, что хочет отнять у него руку, однако Бреннан ее не отпускал, и Элизабет придвинула свой стул поближе.

– Я приехала, чтобы увидеть вас. Приехала, потому что вы, я думаю, знали моего дедушку. Стивена Рейсфорда. Во время войны. Вы его помните?

Бреннан не ответил. Элизабет оглядела его – полосатая шерстяная рубашка с застегнутой верхней пуговицей, но без галстука, кардиган ручной вязки. Он был таким маленьким, одноногим, потерянным; интересно, подумала Элизабет, сколько он весит?

– Вы помните войну? Вообще то время помните?

В глазах Бреннана по-прежнему плескалось удивление. Он явно не понимал, что происходит.

– Хотите, я расскажу вам что-нибудь? Или нам лучше просто помолчать?

Он по-прежнему не отвечал. Элизабет улыбнулась ему и накрыла его ладонь своей, свободной. Она тряхнула головой, откидывая упавшую на щеку прядь волос.

Бреннан заговорил – тихим, высоким, почти женским, голосом. Голос пробивался сквозь толщу булькавшей мокроты, Элизабет слышала, как она колышется в груди Бреннана; произнеся несколько слов, он останавливался, чтобы глотнуть воздуха.

– Такой салют. Мы все там были, вся улица. Танцевали. Не возвращались домой всю ночь. Барбара и я. Моя сестра.

Она упала. Во время затемнения. Каждую ночь приходилось шторы задергивать. Упала с лестницы.

– Ваша сестра упала с лестницы?

– Была одна песня, мы тогда все ее пели. – Он набрал в грудь побольше воздуха и попытался спеть для Элизабет.

– А войну вы помните? Можете рассказать что-нибудь про моего дедушку?