Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

— Да, нам не хватило шести штук, — ответила она неуверенным голосом.

— Как же это могло случиться? — грозно спросил он. Оглядев класс, он обратился снова.

— Сколько сегодня учеников?

— Пятьдесят два, — ответила Урсула.

Не обращая внимания на ее слова, он пересчитал сам.

— Пятьдесят два, — повторил он. — А сколько тут перьев, Степльс?

Урсула не пыталась отвечать. Достаточно было того, что он обратился не к ней, а к ее старшему ученику.

— Странная вещь, — продолжал мистер Гарби, — сорок восемь. Сколько будет сорок восемь из шестидесяти, Вилльямс?

В вопросе звучало мрачное подозрение. Худой мальчик, с хищным выражением лица, одетый в матросскую куртку, приподнялся преувеличенно почтительно.

— Слушаю, сэр, — сказал он и запнулся.

Он не знал, в чем дело. Мгновение спустя его лицо осветилось хитрой, лукавой гримасой. Тряхнув головой, он с торжествующим взглядом заявил:

— Двенадцать.

— Я советовал бы тебе слушать повнимательнее, — зловещим голосом произнес старший учитель. Мальчик сел.

— Сорок восемь из шестидесяти составляет двенадцать, следовательно не хватает двенадцати. Вы искали их, Степльс?

— Да, сэр.

— Посмотрите-ка еще.

Немного погодя, два пера были отысканы, десяти продолжало не хватать. Разразилась целая буря.

— Вы еще воровать будете, помимо того, что отвратительно ведете себя, и скверно и грязно выполняете свои работы! — начал старший учитель. — Мало того, что вы худший по поведению и сквернейший по работе класс, вы еще вдобавок хотите быть ворами? Это настоящее мошенничество. Перья не улетают в воздух, они не имеют обыкновения таять и растворяться. Куда они делись? Они должны быть где-нибудь. Что с ними сталось? Они должны быть найдены, и найдены пятым отделением. Пятое отделение их потеряло, пятое отделение должно их и найти.

Урсула стояла и слушала, с холодным, ожесточенным сердцем. Она была расстроена до глубины души и чувствовала, что теряет разум. Что-то толкало ее повернуться к учителю и предложить ему покончить дело с этими несчастными перьями. Но она промолчала, у нее не хватило сил.

Утром, вечером, в обеденный перерыв, она стала пересчитывать перья. Это не помогало, они исчезали по-прежнему. Стали пропадать карандаши и резинки. Она оставила весь класс после уроков до тех пор, пока не отыщутся пропавшие вещи. Но как только мистер Гарби вышел из комнаты, мальчики принялись скакать и шуметь, а затем выбежали толпою из школы.

Назревал кризис. Обратиться к мистеру Гарби она не могла, потому что он наказал бы класс, выставив ее причиной наказания, а класс отплатил бы за это насмешкой и непослушанием. Между нею и детьми усиливалась холодная враждебность отношений. Как-то задержавшись в школе после уроков, она на обратном пути вечером услышала позади себя голоса дразнивших ее мальчишек, насмешливо выкрикивавших:

— Бренгуэн! Бренгуэн — гордячка!

Отправившись в субботу днем в город с Гудрун, она услышала позади себя пронзительные голоса:

— Бренгуэн! Бренгуэн!

Она делала вид, что не обращает на это внимания, но вся покраснела от стыда, что подвергается публичной насмешке на улице. Она, Урсула Бренгуэн из Кёссей, не могла избавиться от того, что она — учительница пятого отделения. Напрасно укрылась она в магазин, чтобы купить ленту для шляпы. Они продолжали ее дразнить по выходе, — мальчишки, которых она учила!

Раз вечером, когда она проходила краем города, чтобы выйти в поле, несколько камней полетели в нее. Стыд и горечь наполнили ее душу. Не пытаясь защищаться или спрятаться, она шла дальше. В темноте она не могла разглядеть, кто швырял в нее, да в этом она и не нуждалась.

После этого случая в душе ее произошли большие перемены. Никогда, о, никогда больше не будет отдавать себя классу! Никогда она, как Урсула Бренгуэн, не будет добиваться взаимного понимания у этих мальчиков. Она будет только учительницей пятого отделения и забудет их всех как детей, видя в них только школьников.

И она замкнулась в себе еще резче, а в ее истерзанной обнаженной душе, вместо искренности и тепла, которые она несла в своем сердце, возникла жестокость и нечувствительность, дававшие возможность работать в механическом согласии с требуемой системой.

В ближайшие дни после этого она плохо различала отдельных детей в своем классе. Она сознавала только свою волю и то, чего она хотела добиться от класса, который должна была заставить повиноваться.

Как учительница, она должна была заставить их, как школьников, слушаться. К этому она теперь стремилась, отбрасывая все остальное в сторону. С тех пор, как в нее швыряли камнями, она стала к детям суровой и бесчувственной, временами испытывая желание отомстить им за это. После такого унижения она не желала проявлять себя по отношению к ним, как личность, быть с ними естественной и доступной. Ей нужно было только одно — утвердить свое господство, закрепить за собой положение учительницы. И за это она принялась с упорством. Она решила сражаться и покорить.