Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

— Не очень-то приятная история. Хотя трудно сказать, чем она кончится, — начал Альф.

Оказалось, что ревизор обнаружил какую-то недостачу. Так Альф, по крайней мере, слышал. Вот почему они на всякий случай отстранили Берта от дел. Впрочем, они уже выяснили, что недостача пустяковая; просто бухгалтерские книги велись не очень аккуратно. Никакой выгоды Берт из этого не извлек.

— Что они, собственно, хотят от Берта? — недоумевал Альф. — Никто не сделал для «Виктории» столько, сколько сделал Берт. Благодаря ему «Виктория» получила известность, благодаря ему о ней заговорили. В этом он им потрафил. Боссы «Виктории» отнюдь не возражают против того, чтобы Берт выполнял свои обязательства и впредь. Они возражают против другого — не хотят за это платить. Удивительная история! Когда правление отчисляет суммы для себя, боссы подписывают ведомости с закрытыми глазами, но когда это делают для какого-нибудь спортсмена, они смотрят на него как на завзятого мошенника. Можно подумать, что правила для спортсменов-непрофессионалов написаны серной кислотой. Наши боссы не хотят к ним прикасаться. У них только одна мысль — как бы не обжечь себе пальцы… Я знаю, что Берт хотел покрыть недостачу из собственного кармана. Но боссы не согласились. Подождем, что будет дальше.

Альф снова сокрушенно покачал головой, словно хотел меня успокоить. Потом поднял глаза и улыбнулся. Я понял, что он мне все выложил, больше он ничего не знал. И в то же время я чувствовал — произошло еще какое-то событие, а может быть, не произошло, а только произойдет. История с магазином была всего лишь прелюдией. Я спросил Альфа, где Берт. Дома его уже не было. Еще до обеда он уехал на озеро. Тогда я спросил, скоро ли он вернется?

— Он вернется сегодня вечером. В цирке у тигрицы родились малыши, Берт должен окрестить их. Ведь сегодня суббота… Да?

Я молчал. И Альф ощутил в моем молчании недовольство. Он понял, что я осуждаю Берта. Так явственно понял, что счел своим долгом сказать несколько слов в его защиту.

— Ты вообще здесь не судья. Когда человек приобретает такую известность, как Берт, он не может сидеть взаперти, ему необходимо присутствовать на всяких церемониях, так же необходимо, как, например, стричься. Человек, у которого такое имя, как у Берта, уже не принадлежит себе, он должен считаться с окружающими, у него появляются определенные обязанности… Давай сходим в цирк и посмотрим, как он будет крестить тигрят.

Как сейчас, вижу Альфа, его красивое неинтеллигентное лицо. Мы выпили кофе, потом пошли в кино, а вечером отправились в цирк.

Черная, мокрая, отяжелевшая от дождя крыша цирка Шапито провисла; повсюду виднелись мокрые пальто и блестящие дождевики; теплые испарения поднимались кверху, остро пахло опилками и аммиаком… Клоун с синими, озябшими руками продавал программки, в проходе маячила белокурая большеротая капельдинерша. Оркестр играл марш, он без конца наяривал марши. Оркестранты были одеты в тесные зашнурованные униформы с золотыми позументами — их набирали всего только на одну неделю… В тот вечер публика так и не заполнила шатер цирка. Дешевые места в верхних ярусах пустовали. Уже после первого номера я почувствовал тоску, привычную гложущую тоску… Так было со мной в цирке всегда. Вымученные шутки клоунов, которые орали друг на друга, стоя на арене; вялые фокусы дрессированного льва, заученное изящество велофигуристки, еще совсем ребенка. А главное, главное, эта натужная спешка, это наигранное веселье. Каждый раз я испытывал в цирке неприятное чувство удивления и невольную грусть. Мы с Альфом нетерпеливо ждали антракта, ждали Берта, этих самых крестин новорожденных тигрят… Наконец-то антракт наступил. Альф подтолкнул меня. Служители в униформе уже готовились раздвинуть занавес главного входа. А вот и Берт. Рядом с пим в блестящем фраке шел директор цирка, его держала под руку цветущая девушка с длинными волосами.

— Марион, — сказал Альф. — Королева красоты, избранная этой осенью. Она будет крестить второго тигренка.

Луч прожектора осветил всех трех и неотступно следовал за ними, пока они шли к середине арены. Директор цирка сделал знак, служитель в униформе побежал и принес мегафон; потом директор обвел взглядом зрителей и подождал, пока наступит тишина; только после этого он представил обоих восприемников. Имя Марион Климшат было встречено аплодисментами, при имени Берта публика зааплодировала еще громче. В петлице у Берта красовалась гвоздика, точно так же, как в петлице у директора; зрителям он дружески кивнул, словно они были его старые знакомые… Помню, как его представлял директор: