Сергей Ионин - Если любишь…

Машина развернулась и пошла прямо на Ивана, лежащего возле палатки.

Но в последнюю секунду шофер отвернул. «Москвич», подпрыгивая на кочках, понесся в степь. Барков встал, стал стрелять и увидел, что наперерез «Москвичу» мчится ЗИЛ. «Вот и хорошо», — подумал Лешка. Кончились патроны. Он бросил автомат и пошел к Ивану, на ходу отстегивая фляжку.

Иван лежал на спине с автоматом поперек груди, и на виске его кровенился огромный синяк. Лешка поманил к себе Кармана:

— Иди сюда.

— Нет, — отрицательно покачал головой Карман. — Нет.

— Иди, — прохрипел Барков и снял с шеи Ивана автомат. — Пристрелю.

Карман на карачках подполз к Корину. Лешка подал ему фляжку:

— Лей, не встанет — пеняй на себя.

В степи в это время началась игра в кошки-мышки. Мышкой был «Москвич», кошкой — ЗИЛ. «Москвич» пытался обмануть шофера ЗИЛа и уйти к городу. Сиднев шел на таран.

Машины развернулись и шли навстречу Лешке. Барков, думая только лишь о том, что любой ценой нужно задержать людей из «Москвича», шел наперерез машине.

Рыжий водитель, видимо, посчитал Лешку причиной всех бед, единственным препятствием на своем пути и правил прямо на солдата. В это время Сиднев, резко вывернув руль, протаранил «Москвич». «Москвич» резко накренился и, двигаясь по инерции вперед, медленно-медленно стал падать и перевернулся.

ЗИЛ остановился, из него выскочил Яцышин и, размахивая портативной рацией, побежал к «Москвичу».

Дверца перевернувшегося «Москвича» открылась, и на песок выполз Седой с охотничьим ружьем. Он прислонился к борту машины и, приподняв ружье, прицелился в Лешку.

Лешка побежал, но бежал он медленно и опоздал. Седой выстрелил, промахнулся. И уже было снова поднял ружье, но тут Лешка прыгнул вперед ногами и угодил каблуками в грудь преступнику. Тот выронил ружье, отвернувшись к машине, поник и ткнулся лицом в песок.

Барков встал и машинально стал отряхиваться. Рядом с ним остановился старшина.

— Эх, ребята, ребята, что же вы наделали-то… — старшина поддержал Лешку за плечо, тот распрямился, и Яцышин, подтолкнув его, пошел к Корину. Их опередил Сиднев; с монтировкой в руке, захваченной из кабины на всякий случай, он подбежал к Ивану, перевернул его на спину и, разорвав на груди гимнастерку, приник головой к груди, стал слушать сердце:

— Жив! — заорал он старшине. — Живой он!

— Вижу, — старшина присел рядом с Иваном. — Ничего… ничего… Сходи-ка, Сиднев, там фляжка в машине, принеси.

— У меня есть, — шофер отстегнул свою фляжку.

— И эту давай. А за моей сбегай, там спирт… — старшина отвинтил колпачок и отпил из фляжки… Вода… хорошо, попей, Барков, — он протянул фляжку Лешке, а сам, вытянув из рации антенну, стал вызывать «центрального». — Алё… Центральный, Панков, Яцышин… говорит. Просим вертолет и врача из санчасти к мертвому городу. Есть раненые…

Лешка присел возле Корина, слегка шлепнул его по щеке и позвал:

— Иван, Ива-ан… Ты слышишь меня? А?!

Иван медленно, будто сонный, полуоткрыл, приоткрыл глаза, невидяще посмотрел на Лешку.

— Спирт! Товарищ старшина, — Сиднев подал Яцышину фляжку.

Старшина налил на ладонь спирту и осторожно стал растирать Корину грудь. Иван застонал. Старшина осторожно горлышком фляжки раздвинул его губы и влил спирту в рот.

— Вот так… вот так… — приговаривал он.

Лешка вспомнил о Вальке и Шурике и пошел ко рву. Возле палатки сидели толстяк и Карман. Лешка подобрал свой автомат и подошел к яме. Шурик протирал платочком глаза, а Валька лежал на боку и ругался.

— Ты чего лаешься? — спросил его Лешка.

— Да бок болит, как он меня, с-сволочь! Как там наверху-то, в норме?

— С Иваном плохо.

— У-у! Гады, сволочи.

Лешка не стал дослушивать Валькину ругань и, повернувшись к Карману с толстяком, махнул им рукой:

— Идите сюда! Помогите ребятам вылезти.

Солдат десять из взвода Мамина, оставшись в классе после звонка, подошли к ведущему предмет «боевая подготовка» лейтенанту Курочкину, по мнению некоторых компетентных товарищей, несколько недоразвитому молодому человеку. Курочкин училища военного не кончал, а, отслужив солдатом, остался на сверхсрочной службе прапорщиком и после краткосрочных офицерских курсов получил звание. Был он долговяз, на лицо кретинист — широкий приплюснутый нос и очень близко посаженные глаза не оставляли надежд на благородство его происхождения. Лейтенант любил шутить, но это были шутки не совсем обычного свойства — он мог неожиданно рявкнуть на солдата и, если тот пугался, ходить потом в хорошем настроении. Это проявлялось обычно в том, что он, не имея своего взвода для приложения командирских способностей, отчитывал за неспособность к службе курсантов других подразделений, в его ведомство не входящих.