Сергей Ионин - Если любишь…

Сожрут пельмени, и никто его не помянет, барана-то… Да и о нем, Митьке, поди, забыли, веселятся. Горько было Шелехову.

Викентий Павлович Круль собрал всех у лебедки и обратился с речью, призывая добровольцев идти в печь. Слесари по ремонту оборудования сразу независимо отвернулись, будто их это и не касалось. Лабутин и Михаил Зырянов отпадали по своим пожилым летам, и как-то само собой вышло, что идти в печь могли лишь двое — Митька и Ленька Верхотуров.

— А че, че? — заоглядывался вокруг Ленька. — Че я — конь? Там и копыта кинуть можно, а я лезь за здорово живешь?

— Так идешь или боишься? — вперился в него взглядом Круль.

Ленька потоптался на месте, заглянул в печь и криво усмехнулся:

— Ищите в другом месте дураков-то… Я лучше завтра уволюсь.

— Ну ладно, смотри… — многообещающе сказал начальник участка и повернулся к Митьке: — А ты, бригадир?

— Пойду, че уж… — Шелехов посмотрел на слесарей и добавил: — Некому вроде.

Круль тоже недовольно покосился на слесарей и возвысил голос:

— Кто еще? Второй нужен.

Слесари нервно задвигались, и один из них пробурчал:

— Мы со слесарного участка, вроде как прикомандированные.

— Я-а-асно… Я-асненько… — Хмур Хрумыч потер багровую шею. — Ладно. Ну кто пойдет? Завтра же выписываю по полсотни премии. Так что у Шелехова денежки уже в кармане. Кто желает?

Слесари переглянулись, переступили с ноги на ногу.

— А ты сам иди, — Иван Иванович надел очки, будто получше хотел рассмотреть начальника участка. — Сам вона какой здоровый, небось быка с ног свалишь…

— Посторонних прошу не мешаться, — оборвал его Хмур Хрумыч.

— А че же вызывал, коли посторонний?

— Надо будет, позову, а пока сиди, Лабутин, и… сиди, одним словом.

— А я и сижу.

— Вот и молчи.

— Ну уж…

Викентий Павлович, не любивший, когда ему прекословят, и привыкший оставлять последнее слово за собой, разразился было руганью, но тут Ленька нерешительно выступил вперед:

— Дак, коли так, ладно, я согласен.

— Ну! — Круль победно посмотрел на Лабутина: мол, сиди уж, старый.

— Неладно ты делаешь, Хму… то есть Викентий Павлович, ох, не ладно, — Иван Иванович сглотнул ком, подступивший к горлу, зачем-то снял очки и протер стекла. — Кто же этак-то поступает, не по-людски это.

— Ладно, говори… — отмахнулся Круль. — Материальная заинтересованность — важный фактор прогресса производства. Хе! Правильно, Верхотуров?

— Ну, — согласился Ленька и пояснил: — Гитару новую куплю, гэдээровскую, а то мою совсем разбили.

— Вот, пожалуйста! Да и Шелехову деньги не помешают, так ведь, Дмитрий?

Митька покосился на Ивана Ивановича, вспомнил про гобелен, хрусталь, Наташку, дочь и покорно согласился:

— Не помешает, конечно…

Ребята облачились в ватники, валенки и поверх в костюмы, похожие на скафандры космонавтов, и Ленька совсем повеселел, все-таки необычное предстояло дело — и героическое, как ни крути, и выгодное… Митька был хмур и недоволен собой.

Ближе к выходу этажерки они вытащили легко и быстро. Верещала лебедка, возле которой встал один из слесарей, суетился Хмур Хрумыч, в сторонке стояли девчата-температурщицы и восхищенно поглядывали на ребят. Ленька, сняв после очередной ходки шлем, подмигивал им и вовсю скалился. И легкость, с которой одну этажерку вытаскивали за другой, настраивала оптимистично.

Но чем дальше в печь они уходили, тем жарче и жарче становилось. Светились раскаленные стены. Неуклюже топая, бежали в печь Лешка с Митькой, зацепляли крюк за тележку очередной этажерки и медленно брели обратно, навстречу свету прожектора. Медленно потому, что от жары силы мгновенно иссякали.

Иван Иванович, глядя на ребят, почувствовал вдруг, как закружилась голова. Он осторожно встал и, пошатываясь, пошел в конторку мастеров. Там нашел чайник с крепко заваренным холодным чаем. И долго медленно пил. Стало легче.

В музыкальной жизни Нижнего поселка было не так уж много значительных событий. Самым популярным музыкантом была Сима Кошевая, еще в войну взявшая в руки гармонь и с тех пор обслуживающая все свадьбы, крестины, именины, престольные и советские праздники.

Когда в моду вошли твист, снейк, шейк и другие суперсовременные танцы, часть Симиных клиентов отшатнулась от нее, особенно молодежь, и на музыкальный Олимп поселка вскарабкался с гитарой под мышкой Ленька Верхотуров. Старые Симины поклонники, сохранившие ей верность, не полюбили Леньку, ибо он разрушал все их понятия о песенном искусстве вечерок, и прозвали Верхотурова Битлой.