Сергей Ионин - Если любишь…

Когда они дошли до дома Калмыковых, уже стемнело. Все прощались с Петром, и Сапожников пожал ему как-то торопливо руку: пока, мол, и уже все собрались идти дальше к Сапожникову, но Леха вдруг решил остаться.

Когда кузнецы ушли, они сели на скамеечку возле палисада, закурили.

— Ну? — недовольно покосился Петр. — Что ты хотел?

Сапожников не спеша попыхивал папиросой и вроде бы даже не обратил внимания на недовольство Калмыкова. И оба они в этот момент понимали, что главное не недовольство одного или равнодушие другого, главное — это то, что связывало их все годы.

— Ты что делать-то собираешься? — спросил Сапожников, как бы между прочим.

— Не знаю, — неуверенно ответил Петр. — Не думал.

— И я не знаю! — обрадовался Леха. И опять воцарилось молчание. Петр докурил свою сигарету, щелкнул окурок, и огонек, описав длинную дугу, разлетелся искрами по дороге.

— Ладно, пойду, — Петр встал. — Моя-то заждалась.

— Да, пора, — согласился Леха, подумал и добавил: — Ты на меня зла не держи.

— Ничего, — смутился Петр и подал Лехе руку. — Может, зайдешь?

— Иди, иди, я еще посижу. Ишь как цветами-то пахнет, к утру дождь небось будет.

— Ага. Бывай, — Петр хотел еще что-нибудь сказать, но как-то нечего было, и он щелкнул воротами.

Татьяна испекла рыбный пирог. Так, на всякий случай, зная, что сегодня гостей не будет. Гулять, Петр решил заранее, будут в субботу, чтоб ребята с участка и погулять хорошо могли, и отоспаться перед рабочей неделей. Но, увидев накрытый стол, он пожалел, что не сделали все в один день. В углу уже вовсю работал цветной телевизор. Передавали программу передач на завтра, значит, уже одиннадцать. И Петр подивился, как быстро прошло время.

Он присел к столу и нехотя ткнул вилкой пирог. Есть не хотелось.

— Может, выпьешь для аппетиту? — спросила Татьяна. Он не ответил, и она слегка толкнула его в плечо. — Отец, выпьешь, говорю, стопочку?

— Нет. Пива бы попил, холодненького.

— Сейчас, я сейчас, — засуетилась жена, набросила на плечи платок. — В погреб схожу.

В погребе стояло домашнее пиво. Петр любил свое больше, чем фабричное, свое было и рассчитано на собственный вкус.

— Да не надо, воды вон попью.

— Нет уж, такой день сегодня. Посидим, пива-то и я пригублю.

Она взяла трехлитровую банку и выскочила в сени. Петр выключил телевизор и, включив радио, встал рядом. Он любил так стоять возле приемника. Наверное, это осталось у него с тех давних лет, когда еще мальчишкой он впервые увидел черный, похожий на тарелку громкоговоритель.

Татьяна вернулась быстро и без пива. Она захлопнула за собой дверь, накинула крючок и, прислонившись к косяку, бессильно опустила руки.

— О-ох, перепугалась…

— Что там, крыса опять завелась?

— Нет. В ворота кто-то скребется и стонет, стонет…

— Леха! — Петр суетливо заметался по комнате, что-то разыскивая и не понимая, что именно, потом махнул рукой и ринулся к двери. — Леха там остался…

— Какой Леха? Какой Леха? — Татьяна пыталась загородить собой дверь, но Петр легко отстранил ее.

— Сапожников… А-а… — он вспомнил наконец, что искал. — Возьми фонарик! — и выскочил на улицу.

…Леха кое-как стоял на ногах, навалившись всем телом на ворота. И когда Петр открыл ворота, упал ему на руки. «Напился, что ли? — мелькнула мысль, но тут рука его попала во что-то теплое и липкое. — Кровь!» Он подхватил Сапожникова под мышки и повел в дом. На крыльце с фонариком их встретила Татьяна.

— Беги, «скорую» вызови, — буркнул мимоходом Петр.

— Дак… — возразила было Татьяна.

— Бегом беги! — закричал Петр.

Он устроил Леху на кровати и, помочив полотенце, положил на рану. Леха бессмысленно смотрел на него, потом, видимо что-то осознав, пробормотал:

— Подушку-то замажу…

— Кто тебя? Ты слышишь, Леха? — наклонился к нему Петр.

— Слышу, Бык. Я домой уже собрался, он из-за кустов вышел: «Егорыч, ты?» — а я и брякни: «Я», вот и получил девятнадцатое ранение.

— Сволота… Чем это он ударил?

— Занозой, видать. Ты не беспокойся сильно-то. Ничего… Хуже бывало.

— Зачем же?

— …Спасибо тебе за все, Петруха. Спасибо. Я ведь понимаю, нелегко тебе со мной-то было, только ведь совесть… совесть… — он не договорил, потерял сознание.

— Леха, держись, Леха… — Петр намочил полотенце еще раз и положил на рану.

Прибежала запыхавшаяся Татьяна, и вслед за ней приехала «скорая помощь» и милиция…

— И поплыл тот кораблик по синим рекам, через синие озера, аж в сине море… — Иван Иванович поправил одеяло на заснувшей внучке, встал, потоптался на месте, будто решая, что делать, потом подошел к окну, глянул, приблизившись носом к стеклу, да так и засмотрелся на первую и пока единственную далекую звезду.