Сергей Ионин - Если любишь…

Герка, смутно понимая смысл надписи, помотал головой и догадался: прадед был с Врангелем. Подумал: во, белая сволочь… казачью нашу честь…

На столе стояла недопитая бутылка водки. Он разлил ее в два стакана, прислонил фотографию прадеда к пустой бутылке, поставил рядом один из стаканов и сел.

— Ну, давай выпьем, Иван Иванович… — Герка усмехнулся, поднял стакан, чокнулся. — Твое здоровье, хорунжий.

Водочное приторное тепло согрело и успокоило желудок, расслабило мышцы, и Герка оживился. Он подмигнул фотографии и, макнув палец в водку, провел по усам прадеда.

— A-а… стерва… по усам текло, а в рот не попало? Ха-ха-ха!

Прадед смотрел прямо ему в глаза, и Герке показалось, что лицо его перестало быть злым и удивленным, усы будто бы повисли и в глазах затаилась горькая усмешка.

— Не любишь… ох, не любишь… — Герка провел пальцем по фотографии. — Морда.

Налил себе еще водки и выпил:

— Че смотришь, душегуб… А ведь и я твое семя… Такой же… Ты виноват во всем, ты. Э-эх… — Герка заплакал, размазывая пьяные слезы по лицу. — Я же лучший механизатор в селе, а жену свою в могилу свел. Ну, свел! — он с вызовом мутно уставился в глаза прадеда, но не выдержал и отвел глаза в сторону. — А это что за бардак?

В углу комнаты плясали чертенята, какие-то грязно-зеленые, они прыгали по комнате, а один залез на шифоньер и оттуда бесстыдно поливал своих братьев.

Бочаров схватил пустую бутылку и запустил ею в чертей, от этого они еще больше развеселились. Один запрыгнул ему на плечо и, обняв за шею, стал гладить по голове. Второй сел рядом с фотографией и длинным кривым ногтем принялся выковыривать у прадеда глаза. Герка смахнул черта с плеча и хотел схватить второго, но промахнулся и вдруг, будто очнувшись, увидел, что держит в руках стакан, который наполнил для прадеда. В стакане покачивалась и звала, словно бездонный омут, прозрачная, тяжелая на вид, синеватая жидкость. Он выдохнул, выпил, и опять заскакали-запрыгали черти. Стали лезть в рот, в ноздри, в глаза, драть за волосы. Герка поначалу отмахивался от них добродушно, словно от не в меру разыгравшихся детей, потом испугался, вскочил и закружился по комнате. Черти были везде. Он хватал их сразу по двое, по трое и расшвыривал по углам, но они лезли из-под кровати, выпрыгивали из-под шифоньера.

Им овладела пьяная слабость, беспомощность, но, покачиваясь, махая руками, боясь наступить на чертей — все же какие-никакие, а животные — он вырвался на кухню, схватил ведро и вылил на себя всю воду. В голове прояснилось, и Герка понял вдруг, что черти — это обман, никаких чертей нет.

— Допился, — сказал он и, сев на лавку, сжал голову руками. — Допился.

Но все-таки, боясь, что черти появятся вновь, осторожно открывал крышку погреба, где у него стояли брага и бочка с квашеной капустой.

Герка спустился вниз, на ощупь включил свет и, взяв из бочки горсть капусты, стал есть. Он хрустел капустой и уже вполне осмысленно осматривал подпол. Наткнулся взглядом на бутыль с брагой, бросил остатки капусты назад в бочку, вытер руки о трусы и, обняв бутыль, полез наверх. Все равно жизнь была кончена и никто, даже он сам не мог оправдать себя перед миром.

Брагу он пил кружкой. Глотал жадно, и вонючая, противно сладкая жидкость стекала по подбородку на голую грудь.

Выпив подряд три кружки, огляделся. Чертей не было, но в углу стоял дед Иван, погибший где-то на реке Волхове, из раны на его голове вытекала медленная, тягучая струйка черной крови.

Герка долго, пристально смотрел на деда, прищуривая то один, то другой глаз, потом встал и, вытянув перед собой руки, как незрячий, покачиваясь, пошел на видение. Он уперся руками в стенку, стукнул кулаком по обоям и, еле ворочая во рту ставшим вдруг большим и неповоротливым языком, сказал:

— Ну-у, видишь, тебя нет, ты подох, а я живой… И че вы ко мне привязались? Оба — кровопийцы.

— Не трогай… — сказал кто-то, и Герка, повернувшись, увидел сидящих за столом прадеда и деда. Оба они были примерно одних лет, у обоих блестели на груди награды. Герка провел рукой по голой груди, по слипшимся от сладкой браги волосам и сплюнул:

— Тьфу! Не надо скулить, отцы. Не надо на меня собак спущать. Я последний из вашего, — он усмехнулся, — казачьего рода… Вот он я! Могу и трусы снять, чтоб совсем голым показаться, в чем мать родила… — и он было начал снимать трусы, но прадед стукнул по столу кулаком:

— Герка!

— Че Герка… че Герка… — Он встал на колени. — Вот я — Герка Бочаров. Что же вы, лаяться пришли? А я вас живьем ни разу не видел! И не сметь!.. на меня стучать, покойники! — И тут он почувствовал, что кто-то несмело трогает его за большой палец правой ноги. Он глянул вниз и увидел какое-то странное, величиной с кролика, существо, похожее на жабу. Эта «жаба» большим влажным ртом несмело цапала его палец и почмокивала от удовольствия.