Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

Он поцеловал ее, это избалованное дитя, которое готово было разделить с ним его путь — путь работы и строжайшей экономии. Он смотрел, как она улыбается, излучая счастье, молодость и здоровье, и радовался достигнутому.

Поздно вечером Долль возвращается в больницу, чтобы переночевать там в последний раз. На следующее утро он окончательно переберется на свою тихую улочку и начнет заново отстраивать семейный очаг. Он здоров, он хочет работать, он верит в будущее. А ведь невозможно верить в собственное будущее, если не веришь в будущее своих близких, знакомых, всего народа, если не думаешь о человечестве. Он верит, что они выстоят, что Европа поднимется из пепла, потому что верит, что поднимется сам.

Апатия наконец-то отпустила его, он больше не лежит в воронке. И «Большая тройка» тут ни при чем — таинственным образом растут его силы, он сам карабкается наверх, он уже наверху. Он славит жизнь, долгую, столько раз оскверненную, и тем не менее прекрасную жизнь! Все страны снова будут процветать, и Германия тоже выздоровеет — любимая, несчастная Германия, захворавшее сердце Европы.

И теперь, в этот поздний час, шагая по улицам Берлина, Долль впервые ощущает, что на самом деле наступил мир. Он идет мимо уцелевших домов, мимо развалин, листва шелестит над головой, и он счастлив. Он достиг гармонии с самим собой. Достиг равновесия. Он здоров — здоров и готов к мирной жизни.

Жизнь продолжается, и они преодолеют все трудности, раз уж им посчастливилось столько пережить — и выжить. Жизнь всегда продолжается, даже среди руин. Руины не важны — важна только жизнь. Жизнь — это когда в центре города, среди искореженных камней, пробивается травинка. Жизни нет конца.

И возможно, люди даже вынесут какие-то уроки. Вынесут уроки из собственных страданий, слез, крови. Одни будут учиться с неохотой, другие — с опаской, третьи — с воодушевлением. Но в конце концов все поймут, что теперь жизнь неизбежно пойдет по-другому — даже мыслить придется иначе…

Долль, во всяком случае, готов учиться. Он видит убегающий вперед путь, знает, каковы его ближайшие шаги, — работа, работа и еще раз работа. Дальше пока мрак, но сейчас для всех немцев будущее покрыто мраком, и об этом он думать не станет. В последние годы все они научились жить до востребования, сегодняшним днем — так почему бы этот навык не использовать сейчас? Жить и работать! Вот и весь секрет!

Вечерний ветерок ласково колышет кроны. Долль, маленький человек, чувствует дыхание бескрайнего мира. Остановившись под деревом, он слушает шепот ветвей. На самом деле листья шуршат, потому что движется воздух. Только поэтому. Других причин нет. Но этого достаточно. В последние годы у него никогда не было времени постоять под деревом, вслушаться в шелест листвы. Теперь он может себе это позволить, потому что наступил мир — мир! Пойми и прочувствуй это, человек: тебе больше не нужно убивать и разрушать. Отложи оружие — наступил мир!

Уже начало пятого, — отметил про себя Пиннеберг. Обаятельный светловолосый молодой мужчина стоял в ожидании возле дома 24 по Ротенбаумштрассе.

Они с Барашком договорились встретиться здесь без четверти четыре, а на часах уже пять минут пятого. Отрывая взгляд от циферблата, Пиннеберг заметил на двери дома 24 табличку, на которой было выведено:

Доктор Сезам

Заболевания женских органов

Прием с 9 до 12 и с 16 до 18

«Нормально! Только начало пятого! — подумал он. — Вот закурю, и Барашек точно появится, а впрочем, курить не стоит — хватит на сегодня необоснованных трат».

Он огляделся. Дома вдоль Ротенбаумштрассе расположены только в один ряд. Дорога, засаженная деревьями, ведет к набережной Штрелы, полноводной в этом месте, поскольку совсем недалеко отсюда ей предстоит влиться в Балтийское море. Свежий ветер, дующий с реки, наполняет воздух свежестью и звуками шелеста листвы.

«Живут же люди, — подумал Пиннеберг. — Небось, комнат полно у этого Сезама. Понятное дело, зарабатывает немало. Сколько же он платит за аренду? Двести марок? Триста? Да я даже не представляю. Десять минут пятого!»

Похлопав по карману, Пиннеберг выудил из пачки сигарету и закурил.

И в этот самый момент, вынырнув из-за поворота, к нему устремилась Барашек — в белоснежной плиссированной юбке, шелковой блузке. На ее белокурой головке не было шляпки, и волосы развевались на ветру.