Александр Ноубл - Мальчик с флейтой

Всем своим весом он потянул кору вниз, повиснув на ней, точно маятник. Дерево прекратило сопротивление. Высоко в живой своей плоти кора треснула, и ее мелкие сухие кусочки посыпались на фуражку Бола.

Он стоял, торжествующий, гневный, словно только что содрал шкуру с Анны-Марии — от щиколоток до подбородка.

Но на тропинке по-прежнему никого не было.

Бол с отвращением швырнул кору прочь. Бешенство клокотало в руках, ногах, сердце. Вид ободранного ствола дерева в какой-то степени успокоил его, и он зашагал, наконец, к патрульному автомобилю. Он освещал себе дорогу факелом, как будто единственной целью его патрулирования на кладбище была тропинка. Он возвращался. Пусть поможет бог тем мерзавцам, что нарушат этой ночью закон, поклялся он, и тут же вспомнил беглецов с даггой, этот мираж, за которым он гонялся с утра. Боже! Если бы они только появились здесь! Уж он бы их заполучил! Но он понимал, что на это надежд мало.

Когда он подошел к машине, дверца открылась. Он знал, что им все известно, и гордость его страдала.

Они оба — и Экстейн и непроницаемый туземец-констебль Эммануэль — видели все: его провели. Девушка не пришла. Ни тем, ни этим путем. Бол влез в машину и захлопнул за собой дверцу.

Резким тоном он приказал Экстейну ехать к полицейскому участку.

— Ты сядешь в «пикап». Я поеду в город.

Экстейн смотрел прямо перед собой. Эммануэль едва дышал. Тишина Бракплатца больше не казалась мирной. В ней появилось что-то зловещее.

В свете приборного щитка Чарли Экстейн видел сжатые кулаки Бола. «О боже! — подумал он с мольбой. — Следует помалкивать и все выполнять, иначе не миновать беды». Успокоившись на этой мысли, он удобнее откинулся на спинку сиденья.

Бол взял протянутый початок маиса, как другие берут жевательную резинку, или сигарету, или рюмку коньяку. Он презрительно переломил его пополам, как будто в руках у него была спичка, и принялся грызть маис, словно пытаясь утолить свой всепожирающий гнев. Он смотрел в ветровое стекло, когда они проезжали по опустевшей главной улице к полицейскому участку. Он высадил Экстейна и сам взялся за руль.

В машине остался Эммануэль, и они вместе поехали к мосту через реку. Бол всегда занимал эту самую выгодную позицию: отсюда просматривалась дорого из Витватерсранда, мост и развилка, от которой начинался путь в локацию.

Тяжелые неясные очертания возвышенности виднелись вдали, среди облаков над Рэндом: вокруг колыхались бесформенные островки света в туземном городе.

Маис Бол стоял и прислушивался к звукам ночи. Уши значили сейчас столько же, сколько и все другие органы чувств. Он умел определять беду на слух. А сегодня он даже желал ее. Ближайшее здание — церковь св. Петра в полумиле от главного въезда в город. В окнах церкви светился огонь, это было скорее извиняющееся мерцание, чем луч света. Церковь всегда освещалась плохо. Но сегодня даже в этих огоньках дышало тепло жизни. Бол вспомнил, какой смысл скрывался за этим.

— О, Ja! Концерт этого черномазого ублюдка, которого доктор Вреде посылал в Англию! — В его глазах сверкнула презрительная усмешка.

Констебль Эммануэль не шевелился. Это была ночь Бола. Бола и его ледяного, непрощающего гнева. И даже те полчаса, что он провел, взирая на этот холодный подземный мир, нисколько не охладили его. Он прислушивался к звукам. В них не было ничего неожиданного: сухой стрекот цикад, далекий гул самолета, идущего на посадку на аэродром Ян Смэтс, собачий лай, звон металлической посуды на молочной ферме Оберхолцера, и надо всем этим — дыхание города; его тишина и неожиданные шумы. Волны хриплого пьяного смеха долетали откуда-то из глубины домов. Он определил источник и громко сказал:

— Шибин матушки Марты.

— Да, баас, — отозвался Эммануэль, довольный, что может, наконец, поддержать разговор. — Но сегодня налеты запрещены.

Он говорил правду. Таков был приказ на сегодня: налетов не совершать. А почему, собственно? Старый Бильон сказал это тоном настоящего приказа, и даже он не осмелился бы ослушаться. Но старик сидит в церкви, локация шумит, и дежурный констебль окажет большую услугу обществу, обеспечив сегодня полный порядок. Еще трое дежурят вместе с ним. Эта мысль доставила ему удовольствие. Он чувствовал, что может взять в свои руки все, что пожелает, — к черту Анну-Марию! — и, если кто-нибудь встанет на пути, он с величайшим наслаждением сшибет его с дороги. Если бы с ним был Чарли, он наверняка начал бы возражать против нарушения приказа. «Слушай, Маис, — сказал бы он. — Послушай меня, старина, давай это оставим. Ты знаешь, какой у нас приказ, старина. Не следует поднимать шум из ничего. Ты знаешь приказ, старина, и мы должны вести себя достойно. Даже ты не должен этого делать, старина Маис, не должен совершать налет без приказа».