Юрий Хазанов - Укол рапиры

Она трижды поступала в театральное училище, поступила наконец; окончила, стала работать в театре. Но никакого удовольствия не получала: понимала, что середнячок, что никогда не поднимется выше своего уровня. И не в уровне только дело. Не всем быть Ермоловыми или Гурченко. Дело, увы, в собственных амбициях. Она стремилась, желала играть лучше, но не умела. И это ее мучило, не давало покоя. Ей бы смириться — была бы счастливой средней актрисой. Но она не могла — и страдала, завидовала, тосковала. К счастью, нашлись умные люди, друзья — помогли вырваться из круга, очерченного собственной гордыней, помогли сломать установленный для самой себя стереотип… Стала работать в библиотеке, увлеклась географией — началось это с разглядывания атласов, физических и политических карт; пошла на вечерний геофак педагогического института. Очень манили ее эти линии и точки на карте, эти копиры самых разных форм и размеров, которые оказывались интереснейшими городами, островами, материками, мысами и озерами, дорогами и горными цепями… А названия какие! Тегусигальпа, Мадейра, Богота́, Мезень, Анадырь… Если б еще ездить можно было, куда хочешь… Например, на остров Маврикий…

Стелла Максимовна взглянула на мужа, сказала:

— У нас даже домашний гимн такой появился. В честь Маврикия и Слона. Мы его на мотив «По улице ходила большая крокодила» поем. Спеть вам?..

И на фоне ансамбля «Бони М» негромко зазвучала незатейливая мелодийка:

— Ладно тебе, — сказал Слон. — Потанцуй лучше с молодежью.

И Стелла Максимовна потанцевала.

Потом Слон предложил посмотреть через увеличитель репродукции картин и скульптур Эрмитажа. Если, конечно, интересно.

— Интересно, — с чувством сказал Котька Астахов.

Он надеялся хоть таким образом частично замести следы своего неудачного выступления.

После слайдов Стелла Максимовна предложила послушать стихи, сама почитала немного — Николая Гумилева «На полярных морях и на южных…», некоторые другие. Потом вызвался Шура. Он уже знал наизусть кое-какие из тех, что переписывал в закутке кабинета литературы, и сейчас захотелось прочитать одно — то самое, под которым, не раздумывая, поставил бы свое имя. Фамилию автора он не назвал, сказал, что не помнит. Пусть думают, как хотят…

Рыжей девушке

Шура читал и, забыв даже покраснеть, глядел на Нину, но она не смотрела на него. Она ела эклер. Шура обиделся и замолчал, не закончив стихотворения. Но этого никто не понял — думали, что уже все…

Заговорили о новом директоре, и Шура вспомнил услышанные им «голоса за сценой».

— Молодец, — сказал Шура, — правильно поступает.

— В чем? — спросила Стелла Максимовна.

— В том, что надо все по-новому. «Меньше грима, больше мима», — сами говорили. Меньше показухи, больше дел.

— Каких дел? — опять спросила Стелла Максимовна.

Шура не был готов к обстоятельному разговору на эту тему, кроме того, боялся, чтоб его не заподозрили в излишней информированности, поэтому уклончиво ответил:

— Ну, чтоб меньше разговоров, крика… успеваемость, посещаемость… опоздания… Не в этом главное.

— Не думаю, чтобы ты четко охарактеризовал новые формы работы, — сказала Стелла Максимовна. — Если же серьезно, то изменить нужно многое — и в работе, и в людях. Но Алексей Евгеньевич, на мой взгляд, чересчур максималистичен, рубит сплеча, не признает других мнений. Вроде бы за прогресс, а действует не прогрессивными методами. Так уже было раньше.

— А по-моему, он прав, — упрямо возразил Шура. — Лично я целиком за него.

— Ладно, — сказала Стелла Максимовна, — возьми вон то пирожное, оно вкусное. А эта тема слишком серьезна, чтобы о ней говорить просто так.