Альфонсас Беляускас - Спокойные времена [Ramūs laikai]

— — — хоть вспомнишь ты меня, Эма — — — — — —

— Эмка, ты… — услышала Эма и зажмурилась, ослепленная резким светом фонарика; Чарли со злостью, как за какой-то изогнутый сук, схватил ее за локоть. — Сюрпризик!..

Эма поежилась, но вывернуться из цепких Чарлиных клещей не смогла, а руку ожгло такой болью, что чуть не выронила цветы. Но она все еще прижимала их к себе — те самые юбилейные розы — и даже как бы прикрыла ими лицо; в висках глухо зашумело.

«Че-ерненький… ко-о-отик…»

Что за чушь! Какой еще котик?..

Это коньяк, мелькнуло в голове. Нечего было пить. Этот «Камю».

— Слушай, — проговорила она, призвав на помощь самообладание и подхватив тот беззаботно-панибратский тон, которым к ней обратился Чарли, хотя отлично знала, что как у нее, так и у приятеля этот тон наигранный, фальшивый. — Давай не будем цапаться, а? И сделай милость, скажи: зачем ты вынюхиваешь меня как ищейка?

— Ищейка?!.. — взвыл Чарли. — Так ты меня за собаку держишь? — Он хватанул побольше воздуха да так и остался с открытым ртом и отвисшей мясистой нижней губой; было темно, и Эма не видела ни его обалделого лица, ни багрового носа, ни растянутого до ушей рта; при желании Эма могла бы выбрать себе чувачка посмазливее, — но тут начиналась ее сугубо личная тайна. Которая сегодня кончится. И, кажется, навсегда… — Я… что тебе… ищейка?!

— Ну, котик… ладно?.. — улыбнулась Эма — сама себе, как умела одна лишь она, будто рядом не было никого. — Страшный черный котище. Согласен?

(Черный? Почему черный?.. — метнулась та же мысль — пеленая, как и все сегодня; почему черный, ведь Чарли — шатен…)

— Черный?

— Черный!

— Эмка, ты мне зубы не заговаривай… Я не какой-нибудь пентюх…

И снова дернул ее за руку — бесцеремонно, как вещь, как собственную вещь, — куда-то во тьму, которая вязким темным сгустком скопилась в арках между домами; где-то поодаль подвывал ветер. Он еще раз бормотнул: «У меня, Эмка, сюрпризец»; и тут они ударились о что-то металлическое и холодное — оба враз и крепко.

— А все из-за тебя!.. Из-за паршивых твоих финтов…

«Черненький… ко-о-отик…» Тьфу ты…

Эма задохнулась от боли; дребезжа, лязгнула жесть. «Финтов? Каких?» — хотелось спросить; она пыталась высвободиться из цепких пальцев, которыми Чарли по-прежнему сжимал ее, не давая шевельнуться. «Каких финтов… скотина?!..» Но не успела и рта раскрыть, со всех сторон «у-у-угу-гу-у!..» — славная «компашка» запеленговала ее, это ясно, но чего им всем от нее надо? Здесь? Сейчас?..

— Я и так с вами… Ну ладно, ребята… Ну ладно…

— Мы — вота! Мы — ту-уточки!.. А Чарли на колесах!

— Как — на колесах?

— Так! Чарли Тарабанщик завел шарабанчик!.. — Вирга подскочила и чмокнула Эму куда-то в переносицу, тем самым как бы давая понять, что она, Лизи, отлично соображает, какое у подруги настроение, — разумеется, преотвратное, и вообще она способна войти в ее положение; чего не случается в жизни! — Карета нашего неподражаемого Чарли! Он поклялся отстоять тебя и умыкнуть из этого дома неволи… несчастного дома неволи, где ты…

«Какого дома? Какой неволи?» — хотела спросить Эма, недоумевая, но хлопнула дверца машины, настоящей, даже в росе от сырости или от долгого стояния, и кто-то, кажется Танкист, довольно грубо — точно мешок какой-то, право, — запихнул ее внутрь; опять больно обожгло правое плечо.

— Какого еще дома?!.. — все же выкрикнула она и со злостью кинула розы (да что она все таскает их, точно кошка дохлую мышь!) — куда-то себе под ноги. — Зачем вы сюда притащились? Чего вам?

Коротенький, молнией промелькнувший миг (дурацкий, дурацкий миг), когда она, казалось, снова вернулась к своим давним приятелям и даже обрадовалась тому, пропал, как и явился, — неожиданно, стремительно и без малейшего следа пропал (в серой ночной сырости обозначились сгустки потемней), и кто-то будто раскаленным железным прессом сдавил ее плечо.

— Эмка, отрава, а вот и мы…

— Что за театр, люди?.. — Она снова разлепила губы — пересохшие и растрескавшиеся, с налетом какой-то незнакомой ей горечи. — Чего вам от меня?..

И невольно исподтишка метнула быстрый взгляд на его окна, хотя собиралась уйти не оглядываясь. Видит? Он видит, что здесь происходит? Куда она попала? Куда была вынуждена уйти? Он знает, что это значит? И что ее ждет?

Но знала она и то, что он не может видеть: темно, а к тому же ей вовсе не хотелось, чтобы он видел; Козерог обидел Рыбу; сегодня их дороги как будто окончательно…