Станислав Рудольф - Дальтоник

— А что тут такого? — изрек многоопытный Бенда. — Вот со мной служил один венгр, так он рассказывал…

— В Вышних Ружбахах, не так ли, Франтишек? — перебила его Бржизова.

— Ага! — подтвердил удивленный Бенда, и остальные заулыбались. — Ты его знала?

— Нет, нет! — сказала председатель партгруппы. — Но дай ты уж нам всем наконец покой со своими Ружбахами!

— Франта, — поинтересовался директор Ракосник. — Правда ли, что вы в Ружбахах оттрубили целых два года?

— Почти. Вот однажды… — вспомнил вдруг офицер запаса Бенда Франтишек, — …наш полк перебросили на Палаву…

— Стоп, Франта!.. — патетически воскликнула Бржизова. Бенда понял, что каждая его военная реминисценция может увести присутствующих от повестки дня, и потому умолк.

— Я полагаю, однако, — Каплирж машинально поднял руку, словно просил слова и одновременно призывал присутствующих утихомириться, — что подобными проблемами должна прежде всего заниматься профсоюзная организация!

Директор Ракосник посмотрел на него и сказал:

— Не все ли равно, кто исправит положение, председатель парторганизации или кто-нибудь еще.

Он повернулся к остальным, ища поддержки, что было вполне естественно.

— Председателю партийной организации следовало бы заняться вещами куда более важными! — не пожелал отступить Каплирж.

Все головы повернулись к нему, Анечка Бржизова спросила:

— Что конкретно ты имеешь в виду?

Каплирж достал из кармана небольшой листочек бумаги и футляр с авторучкой. Бумажку он расправил на колене, словно собираясь что-то записывать, и заявил:

— Например, политическое руководство балом!

Все заговорили непонимающе и удивленно. Гавелка сказал:

— Пепик, ты что дуришь? С каких это пор парторганизация руководит балами? Это дело родительского комитета!

Каплирж пристально глядел на белый квадратик на своем колене и, не поднимая глаз, продолжал говорить:

— Но свое мнение, как член партии, я могу высказать, не так ли?

— Несомненно, — согласилась Бржизова, — но не половинчато. Как, по твоему мнению, мы должны были поступить?

Он опять что-то написал мелким почерком. Присутствующие следили за тем, как бегает острый кончик его пера.

— Вам, видимо, не претит то, что творилось в салоне номер два?!

И вдруг все взгляды сосредоточились на директоре Ракоснике. Почувствовав это, он спросил:

— Ты имеешь в виду историю с роялем?

— Именно ее! — сказал как отрубил Йозеф Каплирж.

— Мальчишеская выходка Камила, не более! — засмеялся Гавелка. — Никто и не предполагал, что он может выкинуть такой номер.

— И ты тоже не предполагал, товарищ Гавелка? — спросил Каплирж тоном генерального прокурора.

— Нет, — честно ответил Гавелка.

— Но ты, как член комитета, знал всю программу.

— Рояль мы помогли втащить в салон, и я был за то, чтобы Камил разыграл его в лотерею.

— Почему же, Йозеф, ты сам не вмешался, не стал протестовать, если тебя так страшно оскорбляло то, что вытворяли с роялем? — пошел в атаку директор Ракосник, ибо понял, что значительную часть вины Каплирж пришьет ему. Впрочем, он сам, не кривя душой, признает, что расправа с инструментом — не самое подходящее занятие и не украшение программы.

— По-твоему, я должен был остановить этих взбесившихся варваров? Но как?.. — Все вокруг лишь улыбались. — Вам безразлично, что политическая работа в школе, влияние парторганизации на общественность сведены к нулю. Вот, например, товарищ Влах, — тут Каплирж иронически усмехнулся, — даже послал свою жену, чтобы и она тоже ударила по инструменту. Как в таком случае должны вести себя остальные родители, если супруга члена партии сама подает пример уничтожения культурных ценностей?

Этого следовало ожидать, подумал Губерт. Уйди они с Дагмар раньше, как только перестала играть музыка, вполне обошлось бы и без этих идиотских развлечений! Хотя, говоря честно, дареный рояль стоил не дороже вязанки осиновых дров. Губерт не утерпел и бросил:

— Я, как вы понимаете, товарищ Каплирж, этот молоток привез с собой из Тынца специально. Завернутым в целлофан!

Дана Марешова прыснула, но Каплирж явно не был расположен шутить.

— Вы можете иронизировать сколько угодно, но я убежден в том, что в пятницу вечером была совершена большая политическая ошибка! — И он снова что-то записал на своей бумажке.

После этих его слов у всех окончательно пропало желание продолжать полемику. Если уж быть объективными, рассуждали они, Каплирж прав, в какой бы патетической и мерзкой форме он ни высказывался.