Станислав Рудольф - Дальтоник

Кутнаерова хотела коньяку. Он заказал ей, и себе тоже.

Когда Губерт заговорил с барменшей, коренастый мужчина на соседнем стуле крутанулся, с минуту изучающе разглядывал Губерта, а потом провозгласил:

— Здравствуйте, пан учитель!

— Добрый вечер! — ответил Губерт. Лицо незнакомца ничего ему не говорило. Губерт уже собрался повернуться к своей спутнице, но коренастый удержал его:

— Вы меня не помните? Я — Баштил, вы учили нашего сына. Милан Баштил, припоминаете?

— Конечно… Что поделывает Милан? — сказал Губерт, пожимая руку мужчины.

— Он инженер-механик, уже женился, у него ребенок.

— Милан был способный парнишка! — заметил Губерт.

— Он вас очень любил, — пробасил мужчина, и Губерту было приятно это слышать.

— Ладя, это пан учитель Влах, чтоб тебе было известно! — повернулся коренастый к своему соседу, который тянул из пузатой рюмки какой-то ликер. — У него учился наш Милан.

Тот поднял отяжелевшие веки и изобразил улыбку. Барменша принесла коньяк. Губерт поднял рюмку и чокнулся с Кутнаеровой.

— За что пьем?.. — спросила она, пронзая его взглядом, слово лучами лазера.

— За что хочешь!..

— За то, чего ты не пожелал бы услышать! — грустно усмехнулась она.

Чокнулись еще раз.

Отец хорошего ученика Баштила дружески хлопнул Губерта по плечу.

— Ну и отделали же вас «товарищи»! — заявил он осведомленно.

Губерт выпил еще, чувствуя приятное жжение коньяка. Ему решительно не хотелось сейчас ни о чем рассуждать, тем более о своем переводе в Крушетице. Приди они сюда чуть попозже, эта парочка уже отвалилась бы от бара, но сейчас Баштил упорно объяснял своему приятелю — разумеется, в голос, чтобы слышали все сидящие вокруг, — о причинах головокружительного падения Губерта.

— Дак я же тебе говорил и говорить буду, что все это свинство! — гудел его приятель.

— Да… свинство! — поддакивал пан Баштил.

— Бестии! — снова облегчил свою душеньку его дружок. — Все до одного! Без исключения!..

Губерт Влах взглянул на Божену и, заметив, что улыбается даже барменша, спросил в наступившей тишине:

— Вы и меня тоже имеете в виду?

— Вас тоже! — подтвердил мужчина и уперся в Губерта остекленевшим взглядом.

Пан Баштил пытался угомонить его:

— Погоди, Ладя, погоди… — перебил он его и понимающе улыбнулся Губерту. — Пан Влах не коммунист! Он только в партии! А это, как известно, две большие разницы!

Губерт вздрогнул, словно от удара, набрал воздуха в легкие, собираясь дать надлежащую отповедь этой парочке. Он был уязвлен и несправедливо унижен тем, что ему цепляли к спине позорный горб чуждого ему приспособленчества. Губерт обязан защищаться, отбросить от себя подозрение, но прежде всего очиститься перед самим собой. Кутнаерова, сидящая рядом, была ему совершенно безразлична, однако именно она удержала его:

— Оставь их, Губерт, доказывать что-нибудь не имеет смысла! — и положила руку на его сжатый кулак.

Губерт сглотнул горькую слюну и, опрокинув в рот остаток коньяка, достал кошелек, бросил на стойку двадцатипятикронную бумажку, полагая, что коньяк здесь сто́ит не больше, и пошел прочь, не интересуясь больше своей спутницей.

— Постойте, профессор, выпейте с нами! — кричал ему вслед пан Баштил.

Губерт Влах не оглянулся. Кутнаерова съехала с высокой табуретки и, поспешив за ним, догнала его лишь в зале. Губерт хотел было пробраться к столу, но танцующих становилось все больше, словно они хотели до полуночи натанцеваться вволю. Им пришлось танцевать тоже, люстры под потолком уже горели, свет достигал паркета, насыщенный тяжелым туманом спертого воздуха и табачного дыма. Играли польку. Губерт механически двигал ногами, так неуклюже, что Божена рассмеялась.

— С чего это ты? — проворчал он раздраженно.

Кутнаерова ответила, что ей кажется, будто она танцует с сенбернаром.

Губерт извинился.

— Они были пьяны, та парочка!.. — Кутнаерова кивнула головой по направлению к бару. — Стоит ли обращать внимание?

Брови у Губерта полезли вверх, словно крылья хищной птицы.

— На них — нет. — Он рубил слова, словно диктовал телеграмму. — Меня бесит моя персона. Я — трус. И наклал полные штаны.

— Ну, ну, не надо… — успокаивала его Божена.

— Я должен был немедля набить ему рожу! Тогда по крайней мере я бы сейчас не занимался самоедством…

Кутнаерова молчала. Ритм польки неумолимо швырял их по залу. И вдруг, словно вспомнив, она сказала:

— А тебе не кажется, что они не так уж неправы?