Чезар Петреску - Патриархальный город

— Да нет же, Тудор! Я-то знаю, что у тебя на душе… Меня ты своим спокойствием не проведешь. Я-то знаю, что за ним скрывается. Ты не едешь в Бухарест, желая сохранить его в памяти таким, каким видел в жизни: оживленным, разговорчивым, смеющимся, а не вытянувшимся на катафалке, среди цветов и свечей, с руками на груди. На твоем месте я поступил бы точно так же! Но не сидел бы тут, запершись среди книг, раздирающих душу. Четверть часа назад я говорил с Адиной. Она настаивает, чтобы я непременно привел тебя к обеду. Хочет с тобой поговорить. Ты ведь знаешь, как она обожает Стериу! Она очень хочет тебя видеть. На что тогда и дружба, если не поддержать друг друга в тяжелую минуту?

Тудор Стоенеску-Стоян скептически покачал головой.

Он-то, в отличие от Санду, слишком хорошо знал, что Адина отнюдь не горит желанием его видеть, говорить с ним, приглашать к обеду. И тем не менее именно она и была ему нужна теперь. С Адины Бугуш ему следовало начать. Именно перед ней он виноват больше, чем перед кем-либо другим во всем городе. Он лгал ей, поначалу из мелкого тщеславия, а потом поддавшись низменной страсти, в которой смешались ненависть и любовь; этой страсти он не сумел одолеть, и она разрослась, словно ядовитое растение, пронизала все его существо и, заглушив остатки совести, разожгла похотью губы и дрожащие пальцы.

Но вот сейчас что-то теплое и светлое пробивается сквозь муть той жизни, которую он вел последние десять месяцев. Он пойдет к ней и во всем признается. Попросит у нее прощения. И в конце концов они станут добрыми друзьями, товарищами по изгнанию, как она и предлагала в первые дни.

— Значит, договорились! — сказал Санду Бугуш. — Одевайся, я жду.

Тудор Стоенеску-Стоян не стал упрямиться. Пошел в спальню. Выбрал костюм поскромнее, простой, незатейливый галстук.

На улице Санду Бугуш взял его, словно больного, под руку, стараясь отвлечь от мыслей о Теофиле Стериу. Рассказал, как жестоко разочаровал его Эмил Сава, который порвал с партией и теперь вместе с шайкой избирателей выступает против старых товарищей по борьбе, в целях личного обогащения связавшись с «Пискул Воеводесей», весьма перспективным акционерным обществом по добыче нефти.

— Нас осталось всего ничего. Тэнасе Благу, я да еще кое-кто. И надо же было случиться этому как раз тогда, дорогой Тудор, когда я сделал все, чтобы подобающим образом обставить твое вступление в партию! Впрочем, решай сам… Сава непременно призовет тебя к себе… Он у нас и газету «Кэлиман» захватил. За месяц он превратит ее в бульварный листок и обрушится на нас, поскольку мы отказались стать сообщниками в его махинациях, как политических, так и всех прочих. Ты понял, к чему я клоню? Он обратится к тебе, но ты, я уверен, ответишь ему так, как он того заслуживает.

Тудор Стоенеску-Стоян не стал брать на себя никаких обязательств. Ему было тяжело объявить другу, что Эмил Сава его опередил. Прислал ему приглашение вступить в его партию, соблазняя заманчивыми перспективами. Немедленно — утверждение на кафедре; возможно, и пост государственного адвоката уезда. Потом, с ростом стажа, — положение еще более высокое и доходное.

Теперь ему был противен и Эмил Сава, сделавший это предложение, и он сам, который это предложение не принял, но и не отверг.

Мучаясь угрызениями совести, он промолчал. Решено, он основательно пересмотрит свои принципы! Прежде всего оправдается в глазах Адины Бугуш. А вслед за этим недвусмысленно отвергнет предложения префекта Эмила Савы.

Апрельское солнце казалось ему более ласковым и мягким. Он полной грудью вдохнул теплый воздух.

— Сегодня базарный день! — проговорил, помолчав, Санду Бугуш. — Ты только взгляни, как действует наш бывший друг Эмил Сава! Наводнил город своими вербовщиками…

Толстой короткой рукой он указал на двух крестьян в белых портах, которых зазывал в корчму какой-то мужчина в сюртуке, с красным носом и воспаленными от пьянства глазами.

Так как Тудор Стоенеску-Стоян молчал, не обратив никакого внимания на сценку у дверей этого пункта агитации, Санду Бугуш по-своему истолковал задумчивость друга. Он ему тут толкует о политике, а бедняга Тудор погружен в свои воспоминания, и мыслью он с великим усопшим! Остаток пути по Большой улице Санду шел, сурово коря себя за преступную бестактность. Ему бы развлечь друга как-нибудь по-другому, не так пошло, — подумаешь, жалкая избирательная кампания и какой-то партийный разброд!

Несомненно, только Адина способна сделать это ненавязчиво, с женской тонкостью.