Семен Журахович - Кто твой друг

— Голова, руки, сердце! — расшифровал Юра.

Надя взмахнула руками, словно крыльями, крепко обхватила Юрину шею и поцеловала его в губы.

— Сумасшедшая! Посреди улицы… — Это выкрикнула сама Надя, засмеялась и побежала в переулок, таща Юру за руку.

Елена Игнатьевна жаловалась брату.

— Вся беда, Арсений, в том, что дети хотят жить не так, как родители.

Арсений только что пообедал, выпил крепкого кофе. У него чудесное настроение.

— Какая ж это беда, Леля. Это отлично. Дети и должны жить не так, как родители. Иначе человечество и до сих пор носило бы звериные шкуры и обитало в пещерах.

— Оставь… Тебе все шутки, — сердится Елена Игнатьевна.

— Ничуть не шутки. Пускай живут так, как им подсказывают разум и совесть. Мне нравится Надина ракета. Когда ж и летать, если не смолоду.

— Уже залетели. Знаешь, куда они берут назначение?

— Не знаю, но думаю, туда, где интересно.

— Что может быть интересного у черта в зубах? Мне даже не выговорить названия. Где-то на Алтае, что ли…

— Ну и прекрасно! — восклицает Арсений.

— Разумеется!.. Все, что ни сделает твоя любимица, — высшая мудрость. — Теперь Елена Игнатьевна только делает вид, что сердится.

На самом деле ее трогает общность мыслей и крепкая дружба между Надей и дородным лысым Арсением, способным и сейчас увлечься любой выдумкой.

Арсений благодушно защищается от нападок сестры:

— Может быть, то, что она делает, и не высшая мудрость, но это умнее твоих с Софроном мудрствований. Кабы ваша воля, вы обернули бы ее в вату, закрыли бы все двери и окна, чтоб — упаси боже! — свежий ветерок не подул. А потом… Передали бы ей в наследство свои комоды и перины.

— Вот и неправда!.. Но не на край же света уезжать. После Алтая знаешь куда она собирается?

— Не в том дело, Леля, чуть подальше или чуть поближе.

— А в чем?

— А в том, — уже сердито говорит Арсений, — что у молодых есть огонек, а вы хотите его погасить.

— Вот и неправда, Арсений!

— А о чем часами толкует Софрон с Юрием? О чем? Я думал, они в шахматы играют, а там, брат, наставления и нравоучения…

Елена Игнатьевна вздыхает:

— Как они будут жить?.. Вчера Надя опять с отцом поссорилась: «Мне ничего не нужно!» А он ей: «Еще посмотрим…» И тогда она дала слово: «Ни копейки из дому брать не буду».

— Софрон, конечно, обрадовался, — ехидно бросает Арсений.

— Перестань! — вспыхивает Елена Игнатьевна. — У Софрона есть недостатки, но ты уж слишком придираешься к нему. Софрон хочет, чтоб ей было хорошо.

— Почему только ей? Может быть, им?

— Не цепляйся к слову…

Хлопает дверь, в комнату вбегает Надя, ахает, чмокает Арсения в щеку и кричит:

— Ма, поесть! Умираю…

— Ну, как твоя ракета? — спрашивает Арсений. — Готовится к старту?

— Готовится, дядя Арсений. Может, и ты с нами?

— Я уже повидал и Алтай, и Памир, и разные другие чудеса. Позовешь меня, когда будешь прокладывать первую дорогу на Марсе.

— Ну, что ж, — в тон отвечает Надя. — Подожди годков пять.

— А с кем ты полетишь на Марс? — с нарочитой серьезностью спрашивает Арсений. — Ведь Юра к тому времени тебе надоест.

— А вот и нет!

— Неужто за пять лет не надоест? У меня есть на примете получше.

— Мама, он издевается! — кричит Надя.

— Глупенькая, о твоем же благе забочусь… Твой Юрка курносый. А у настоящего героя нос должен быть классический. Это уж обязательно! А во-вторых, у него какие-то подозрительные глаза.

— Дядя Арсений, убью!

— Ей-богу, подозрительные. Я тебе не говорил раньше…

— Убью! — Надя хватает Арсения за плечи и трясет что есть силы. Арсений, хохоча, отбивается.

— Ну, хватит! Сцепились, как дети, — сердится Елена Игнатьевна. — Арсений, ты серьезно? — вдруг пугается она. — Правда, подозрительные глаза?

Все трое смеются.

Опять собрались вокруг стола. Пили чай с вареньем. Софрон Карпович рассказывал о своей поездке в Москву. Надя слушала вполуха. Она следила за каждым движением, за каждым словом Юры. Теперь он держался несравненно свободнее и увереннее, чем полгода назад. Не сидел столбом, не хмурился. То кстати вставлял словцо в рассказ Софрона Карповича, то спрашивал о чем-нибудь. Правда, ей казалось, что в голосе его сквозит чрезмерная почтительность. Может быть, только казалось?

«Мама права, — подумала Надя. — Я ко всем придираюсь… Как хорошо, что они поладили — Юра и отец. Мама говорит, что я слишком строга к отцу. Может, и в самом деле? Конечно, мне бы хотелось, чтоб он иначе смотрел на некоторые вещи. Но ведь он отец… Как мне было обидно, когда они сидели у стола и молчали. А Юрка к тому же еще и бокал разбил».