Георгий Караславов - Дурман

Иногда скрип встречной телеги отрывал его от этих мыслей. Свозили с полей остатки снопов. Волы, напрягая последние силы после тяжелого дня, медленно тянулись по кривой пыльной дороге, высунув язык.

— Куда ты, Ваню? — спрашивал какой-нибудь знакомый парень.

— В Балювдол, кукурузу посмотреть.

Некоторые останавливались перекинуться словечком, закуривали и потом ехали дальше. Иван перевалил через один холм, другой и, наконец, добрался до кукурузы. Стебли уже высохли, стали серого цвета, листья по краям пожелтели, пора срезать метелки. Опоздай он еще на несколько дней, без кормов бы остался. А и без того кукуруза в этом году не уродилась…

Под вечер, возвращаясь домой, Иван шел мимо кофейни Пею Алатурки. Кофейня была пуста. Пею сидел под виноградной лозой и скоблил перочинным ножиком арбузную корку.

— Что, Ваню, да ты никак отмолотился? — окликнул его Пею, облизываясь и утирая усы.

— Какое там. Сегодня по брату сороковины справляли.

— А-а! — понимающе протянул тот с преувеличенным сочувствием. — Да-а! Значит, сорок дней, говоришь? И не заметил, как пролетели… Помер, бедняга… ох-ма! Ничего не поделаешь, так уж свет устроен.

— Да, помер, — глухо повторил Иван.

— Хороший парень был Минчо, башковитый… Они любого ученого, бывало, за пояс заткнет… Люди помнят, пока жив, а протянешь ноги…

Но Иван его уже не слушал. Явно ища кого-то, он заглянул через полуразвалившийся забор внутрь двора, где в глубине был низенький домишко. Пею поглядел на него искоса, потом зевнул, потянулся и спросил:

— Чего ты там не видал?

— Вот на груши твои любуюсь, — схитрил Иван. — Ишь сколько уродилось в этом году. — А потом добавил небрежно: — Васил дома?

— Нет его. Поехал в город за рахат-лукумом.

— Когда вернется, пусть заглянет к нам, — попросил Иван и попрощался. — „Привезет газеты“, — обрадовался он про себя.

— Все неймется этим ребятам, надо же! — нахмурился Алатурка, косясь на Ивана и согнув, как бык, голову. — Старший подох, а младший по чужим дворам шляется…

На токах уже бухали веялки, густые облака пыли слоились над деревней. По улицам телеги громыхали своими разболтанными колесами. Возчики, сидя высоко на телегах, заглядывали в пустые дворы, устланные соломой. Собаки повылезали из хлевов и клетушек, вертелись перед домом, с рычаньем отгоняя злых осенних мух. Иногда через двор пробегала детвора. Ребятишки карабкались на яблони, груши, сливы, а потом опять мчались на токи, где около веялок мелькали вилы, грабли и лопаты.

Это были самые тяжелые дни позднего лета. Люди пропадали весь день на гумне, дремали в полдень у молотилок, перелопачивали зерно, веяли, глотали пыль и умирали от жажды, выпивая огромное количество воды.

Ни минуточки свободного времени, некогда с людьми увидеться, заглянуть к родным, поболтать со знакомыми.

— Как там кукуруза? — спросила старая.

— Перестояла. Пора срезать метелки.

— Ох, знаю, что пора. Да кто же, сынок, кто?

— Мы.

— А гумно?

— Оставим на один день.

— Ох, уж и не знаю, совсем запутались…

— Запутались, — многозначительно подхватил Иван.

— Садись ужинать, пока светло еще… И керосин кончился, посветить нечем…

— Давай ужинать, очень есть хочется. А где сестренка?

— На гумне, — нахмурилась старая.

— А Петю?

— И он там.

Иван растянулся под навесом и лежал, опираясь на локоть. Ног он не чувствовал, голова кружилась — напекло солнце. Устал он, но тяжело было не от усталости.

В доме творится неладное. Нет мира и спокойствия. „Не знал я, что у матери такой гадкий характер, — думал он с горечью. — Обозлилась на сноху, на куски ее готова разорвать… И чего озверела?.. Чем ей сестрица виновата?.. Ну, нет, — решил он. — Надо ей рога пообломать, нельзя так оставлять“.

Сначала Ивану казалось, что это из-за смерти брата мать такая хмурая и подавленная. Но вот, прошло уже сорок дней, а она все еще злится на сноху. С ним ведет себя как прежде, старается во всем угодить, по глазам прочитать, чего он хочет, не спускает с него ласкового взгляда. А к Петю стала еще нежнее, осыпает его поцелуями, нашептывает ласковые слова.

— Ну, бабушка, пусти! — упирается он и вырывается из ее рук. Она сует ему в руки яблоки, арбузы, дыни. Мальчик как-то недоверчиво поглядывает, но потом радостно бросается ей на шею. Она знает, что он идет к ней только ради гостинцев, и это ее ужасно злит. Ей хочется отдалить его от Тошки, привязать к себе, стать ему второй матерью.