Олдос Хаксли - Эти опавшие листья

С сияющим лицом она повернулась к собеседнику.

Кэлами посмотрел на нее сквозь полузакрытые глаза, улыбаясь дерзко и с ленивой уверенностью в себе, которая была характерна для него вообще, а в общении с женщинами – особенно.

– Щедра? Еще как! Голуби перед завтраком. А на завтрак она преподнесет мне вас.

– Словно я копченая селедка, – рассмеялась мисс Триплау.

Но Кэлами не развеселила ее попытка пошутить. Он смотрел на нее сквозь складки ресниц с той же нахальной самоуверенностью, столь же убежденный в своей власти над ней – власти уже настолько полной, что ему не приходилось прикладывать никаких усилий. Он мог просто дождаться, когда неизбежная победа явится сама. Мисс Триплау он приводил этим в смятение. Но именно поэтому так ей нравился.

И они продолжали прогулку. Пятнадцать дней назад им бы ни за что не удалось остаться вечером вдвоем, чтобы предаться легкой беседе о профильном предмете мисс Триплау. Их хозяйка положила бы конец подобному «бунту на корабле», столь откровенному порыву к независимости самым резким и безжалостным образом. Но после прибытия Челайфера миссис Олдуинкл оказалась настолько занята собственными сердечными делами, что ее перестали интересовать поступки, высказывания, как и любые перемещения в пространстве других гостей. Бдительность тюремщика притупилась. Ее подопечные могли разговаривать, разгуливать вместе или парами, пожелать ей спокойной ночи в любой удобное для них время. Миссис Олдуинкл и бровью бы не повела. До тех пор, пока никто больше не претендовал на внимание Челайфера, им дозволялось абсолютно все. Fay ce que vouldras [22] Делай что хочешь ( фр .). стало правилом и девизом во дворце Чибо-Маласпина.

– Никогда не могла понять, – продолжила мисс Триплау, оседлав любимого конька, – как получается, что не все люди счастливы. Я имею в виду фундаментальное, глубинное счастье. На долю каждого выпадают страдания, боль, в общем, есть тысячи причин для того, чтобы на время поддаться поверхностному унынию, если вы понимаете, о чем я. Но не быть счастливым в основе своего существа – как это вообще возможно? Жизнь необычна, богата и красива – нет причин не любить ее во всех ипостасях, даже если есть мелкие поводы для огорчений. Вы согласны?

Ее сейчас охватила бесконечная любовь к жизни. Она была молода, обладала пылким темпераментом, самой себе представлялась ребенком, который вдруг начинает резвиться и кувыркаться из чистой радости, опрокинувшись в копну ароматного сена. Ты мог обладать незаурядным умом, но, если умел искренне любить жизнь, это переставало иметь значение; твоя душа уже была спасена.

– Согласен, – ответил Кэлами. – Жить стоит всегда, даже в самые дурные времена. А если человек при этом еще и влюблен, то жизнь по-настоящему пьянит.

Мисс Триплау бросила на него взгляд. Кэлами шел, склонив голову и уперев взгляд в землю. На его губах играла легкая улыбка, глаза почти закрылись, словно его одолела сонливость. Мисс Триплау ощутила досаду. Бросить подобную ремарку, а потом даже не посмотреть на собеседницу!

– Не верю, что вы когда-нибудь были влюблены, – усмехнулась мисс Триплау.

– А я не помню, когда в последний раз не был влюблен в кого-нибудь, – заявил Кэлами.

– С таким же успехом вы могли бы сказать, что не познали влюбленности. По-настоящему, – настаивала мисс Триплау. Уж она-то изведала подлинные чувства.

– А вы? – спросил Кэлами.

Мисс Триплау промолчала. Они совершили несколько кругов по террасе. Кэлами думал, что поступил неосмотрительно. Он не был влюблен в эту женщину. Пустая трата времени, а между тем существовали иные проблемы, которые следовало разрешить. Другие вопросы. Они нависали всей своей громадой, пусть даже пока заслоненные жизненной суетой, шумом и бесконечными разговорами. Да, но в чем они состояли? В чем их форма, название, смысл? В постоянном движении они просматривались лишь смутно, как звезды на небе сквозь лондонский смог. Необходимо было остановиться, отстраниться от всего, и тогда ты сумел бы отчетливо разглядеть важные и первостепенные вещи, ускользавшие от взгляда. Но остановиться не получалось, и почему-то даже не виделось способа бежать от этого. Невозможно было контролировать хаос движения, а попытка бегства выглядела заведомой нелепостью. Единственно разумным представлялось жить устоявшейся жизнью и забыть обо всем, что существовало за пределами узкого и шумного круга. Именно так и старался жить сейчас Кэлами. Но ему не под силу было окончательно подавить в себе сознание, что другой мир все-таки существовал. Нечто очень важное маячило вне поля зрения, как бы ты ни старался убедить себя в обратном и забыть обо всем. Вопросы требовали внимания к себе, а в последнее время со все более раздражавшей его настойчивостью. В ответ Кэлами решил поиграть в любовь с Мэри Триплау. Это было хоть что-то, способное занять его достаточно надолго. И в какой-то степени так уже и получалось. Лучший спорт для закрытых помещений, как назвал это старик Кардан. Но душа рвалась к чему-то большему и лучшему. Сможет ли он продолжать подобное существование? И если нет, то как ему поступить? Вопрос буквально сводил его с ума, ведь за суматохой маячила возможность иной жизни, вставали другие вопросы, которые ему необходимо было задать себе. Они упорно требовали от него усилий, эти вопросы. Но он никогда и никому не позволял себя принуждать к чему-либо. Принуждение невыносимо. Он, черт возьми, будет поступать так, как заблагорассудится! Но в таком случае действительно ли ему нравилось крутить амуры с мисс Триплау? Да, отчасти. Он знал, что на самом деле ответ один: нет. И все же – да, да! – упорствовала частица его сознания. Ему это нравилось. А если и не нравилось, то какого дьявола? Он непременно убедит себя в обратном. И при необходимости он, черт побери, будет делать то, что ему не по душе. Таков его выбор. Он станет делать то, что ему не нравится.