Олдос Хаксли - Эти опавшие листья

– Я хочу рыбу! – объявила мисс Элвер. Серьезность ее голоса прозвучала резким контрастом легкому тону болтовни мистера Кардана.

– На вашем месте я бы не стал есть ее, – сказал он.

– Но я люблю рыбу.

– Она может оказаться вредна для вас. Никто не даст гарантий.

– Но я хочу ее, – настаивала мисс Элвер. – Обожаю рыбу.

Ее пухлая верхняя губа начала подрагивать, в глазах блеснули слезы.

– Ну хорошо, вы получите свою рыбу, – успокоил мистер Кардан. – Разумеется, если она вам так нравится. Я всего лишь опасался, что она может оказаться несвежей.

Мисс Элвер сразу повеселела, высморкалась и заулыбалась.

– Спасибо вам, Томми, – сказала она и покраснела, произнеся его имя.

После ужина они отправились на площадь, чтобы выпить кофе с ликером. Площадь полнилась народом и была ярко освещена. В центре разместился оркестр местного филармонического общества, дававший традиционный воскресный концерт. На небольшом возвышении располагалась массивная церковь, созданная по проекту архитектора Санмикели. Свет, бивший вверх, подсвечивал ее покрытые пилястрами стены, но купол лишь чернел округлым пятном на фоне неба.

– Как мне представляется, – проговорил мистер Кардан, – выбирать приходится между кафе «Модерато» и баром «Идеал». Лично я всегда бы предпочел идеал реальности, если бы не неприятный факт, что в баре нам придется стоять. А в кафе, пусть его название звучит столь материалистически приземленно, можно сесть за столик. Так что, боюсь, «Модерато» нам не избежать. – И он первым направился в сторону кафе.

– Кстати, о барах, – промолвил мистер Челайфер, когда они заняли места в передней части заведения. – Вам когда-нибудь приходило в голову подсчитать, сколько английских слов вошло почти во все иностранные языки? Это занимательный набор, он может объяснить характер и значение англосаксонской цивилизации. Три слова из великого языка Шекспира окончательно вошли в международный обиход. Это «бар», «спорт» и «WC». Они теперь с таким же успехом могут считаться частью финского языка, как и английского. И каждое из этих слов обзавелось, фигурально выражаясь, семейкой из родственных идиом. Вокруг «бара» сгруппировались «эль», «коктейль», «виски» и тому подобные. «Спорт» может похвастаться самой большой семьей родственников, вошедших в интернациональный обиход. Здесь и «матч», и «тайм», и «гол», и множество других терминов. Что касается идеи гидравлического спуска воды, то тут почти ничего не приходит в голову, разве что «толчок». В современной Англии это слово приобрело разговорный оттенок, но, например, в Югославии оно считается официальным. А отсюда можно перейти к странной лингвистической группе, которая в самой Англии никогда не имела широкого хождения. Взять «смоукинг-рум» в значении «комната для курения», «дансинг», «чаепитие в пять часов» – эти выражения характерны для континентальной Европы. А есть еще «хай-лайф» [33] От high life ( англ .) – шикарная жизнь. , столь популярное выражение в Афинах. Оно использовалось у нас в уже далекую Викторианскую эпоху. И с тех пор исчезло из национального употребления.

– А «сплин», – добавил мистер Кардан, – вы забываете о «сплине». Это еще более старое заимствование. Прекрасное, аристократичное словцо, мы сглупили, отказавшись от его употребления. Теперь, чтобы услышать его, нужно ехать во Францию.

– Слово-то, может, и умерло, – сказал Челайфер, – но вот эмоция, какую оно выражает, живет и процветает. Чем быстрее движется прогресс, чем больше материальное благополучие дает нам досуга, чем все более стандартными становятся развлечения, тем сильнее в нас тоска и скука. Это неизбежно, почти как закон природы. Люди, всегда страдавшие от сплина, как и те, кого он преследует сейчас, принадлежат в основном к числу обеспеченных, образованных, но ничем полезным не занятых. В наше время число таких личностей ограничено, но в утопическом государстве всеобщего процветания, когда каждый будет богат, образован и получит время для досуга, скука овладеет всеми, если только в силу обстоятельств старые причины не перестанут вдруг вызывать знакомые последствия. Думается, лишь две-три сотни человек из миллиона сумеют достойно прожить жизнь в условиях эффективной утопии. Остальные умрут от сплина. Вероятно, именно таким путем пойдет дальше процесс естественного отбора и эволюции от человека к сверхчеловеку. Люди, наделенные мощным интеллектом, выдержат невыносимое бремя благополучия и безделья. Остальные исчезнут – перережут себе глотки, вены. Или в отчаянии вернутся к наслаждениям варварства, превратятся в дикарей и тогда уже перережут глотки друг другу, начав с самых интеллигентных.