Любен Каравелов - Повести и рассказы

С этой песней на устах Хаджи Генчо выходит из дома и отправляется к дедушке Либену, как будто между ними ничего не произошло. Оба почтенных старца снова усаживаются за стол и начинают потчеваться то «старым», то «новым». И беседа их нарушается лишь напоминаниями бабушки Либеницы, то и дело отзывающей супруга в сторону и обращающейся к нему со словами:

— Послушай, Либен, послушай, старый разбойник, да поговори же с ним насчет дочки… Слышишь?

— Хорошо, Дела, хорошо. После ужина непременно поговорю. Нельзя же натощак. У меня от голода под ложечкой сосет.

Наконец, дедушка Либен уселся, скрестив ноги, и приготовился говорить, между тем как Хаджи Генчо остановился, рассматривая снятую им со стены дамасскую саблю и щелкая языком от восхищения. Со своими широкими шароварами и длинной бритой головой Хаджи Генчо был похож на улей или сахарную голову, и дедушка Либен имел полное основание думать, глядя на него сбоку: «Вот урод-то! Ни красы, ни роста, ни дородства; нос словно краставосельский огурец, глаза жиром заплыли и от водки кровью налились, как у вампира, губы толстые да красные, как у негра. А дочка — красавица писаная, ну просто ласточка милая! Я и в Морее [29] Морея — Пелопоннес, полуостров на юге Греции. таких голубиц не видывал. Каких только чудес не бывает на свете!»

Окончив свои размышления, дедушка Либен заговорил:

— Послушай, Хаджи, мне кажется, неплохо было бы нам посидеть да потолковать по душам.

— Опять насчет ружей да коней, что ли? Нет уж, бай Либен, уволь. Провались оно пропадом, это проклятое ружье. Из-за него в беду попадешь. Я тогда просто перепугался — думал, ты с меня шкуру спустишь, как с быка какого-нибудь. Ты, скажу тебе откровенно, человек несправедливый, сердитый, взбалмошный, и я больше не буду говорить с тобой о важных предметах.

— Нет, Хаджи, не ружья у меня в голове и не сабли; мне об одном кровном деле поговорить с тобой нужно.

Хаджи Генчо повесил саблю на стену, подошел к дедушке Либену и притулился возле него, согнувшись на манер цыганского пистолета.

— Ну, говори! — промолвил он и, скрестив руки, приготовился слушать приятеля.

Дедушка Либен открыл было рот, но какая-то невидимая сила сковала ему язык и не позволила заговорить. Он долго глядел на Хаджи Генчо, рассматривая его всего с головы до пят, долго шевелил губами, крутил усы, ковырял у себя в зубах, пыхтел, как беременная женщина, — так трудно было ему начать. В тысячу раз охотней пошел бы он опять в кирджалии — снова жечь села, лишь бы избежать этого дружеского разговора. Наконец, дернув себя за правый ус, промолвил:

— Послушай, Хаджи! Я человек необразованный, не могу ни в церкви петь, ни говорить красно, по-ученому, а скажу тебе попросту: у тебя есть дочка, а у меня сынок, и неплохо нам было бы, Хаджи… Давай породнимся. Я тебя люблю, Хаджи, и уважаю за твой ум и ученость. Так давай ударим по рукам и — баста…

Хаджи Генчо улыбнулся так, как улыбается должник, узнав, что заимодавец согласен на отсрочку. Ему приятно было породниться с дедушкой Либеном, а еще в тысячу раз приятней и отрадней услышать от него похвалу, так как дедушка Либен никогда не хвалил никого, кроме самого себя: что поделаешь, такой уж у него нрав!

— Вот что я скажу тебе, бай Либен: ты просто бесценный, золотой человек, — промолвил Хаджи Генчо, потому что каждому невольно хочется ответить на похвалу похвалой. — Я, признаться, никогда не думал, что ты такой алмаз, право не думал! Удивил ты меня, грешного, ну прямо утешил. Могу теперь сказать: «Ликует душа моя!»

Тут настала очередь радоваться дедушке Либену. В ответ на похвалы Хаджи Генчо он от удовольствия осклабился так, что показал все свои зубы и растянул рот до самых ушей. Оценив свои достоинства еще выше, чем прежде, он решил, что приятель тотчас согласится на его предложение.

— Значит, ты согласен, Хаджи? Эх, черт возьми, мы такую свадьбу сыграем, что и самодивы запляшут. Всему миру на удивленье! Все село узнает, что за люди дедушка Либен и Генчо-паломник. Ухнет и скажет: «Черт их дери!»

Хаджи Генчо посмотрел на дедушку Либена лукаво и ответил с достоинством:

— Это правда: бог дал мне умную, работящую и красивую дочку, а вас наградил дельным и умным сыном. Моя Лила — голубица невинная, а ваш Павлин — сокол ясный. Я согласен, бай Либен. Но знаешь, мне надо все-таки поговорить с женой и дочкой, а тогда уж — по рукам.