Василий Голышкин - Большая починка

Лариса вспомнила детскую игру: застать Алешу-дурачка врасплох в ту минуту, когда он не улыбается. Это никогда не удавалось. Алеша-дурачок улыбался даже во сне. Но сейчас Лариса посмотрела на дурачка и глазам своим не поверила: Алеша был серьезен. Да, полно, он ли это, Алеша-дурачок, по прозвищу «Алеша, улыбнись»? А если он, то почему не такой, каким бывает всегда?

— Алеша, — теряясь в догадках, позвала Лариса, — Алеша, улыбнись!

— Поумнел Алеша, — сказал вдруг Алеша, косо усмехнувшись в редкую с проседью бороденку.

Это было, как гром среди ясного неба, хотя, если честно, Лариса не раз слышала от отца, что Алеша-дурачок не так глуп, как хочет казаться и кажется другим.

— Форма существования, — смеялся отец.

Лариса встала.

— Ты чей, Алеша? — жалобно спросила она, сжимая гранату.

— Я наш, — сказал Алеша, — русский.

— Чего ты хочешь, Алеша? — спросила Лариса.

— Помочь, — сказал Алеша. — Ты оттуда, — кивнул он в глубь леса. — Там цинга. Без соли там смерть. А нам здесь смерть. Всем. За соль.

Лариса ужаснулась: да, смерть. Как только фашисты узнают о похищенной соли, они сожгут село, казнят жителей. Они давно грозились применить против партизан «секретное» оружие. Цинга — вот это оружие.

— Что же делать, Алеша? — с тоской спросила Лариса.

— Крах делать, — сказал Алеша, — катастрофу… крушение…

И он, как мог, объяснил Ларисе свой план.

Лариса берет соль и уходит к своим. А он, Алеша, едет в город. На спуске, там, где крутой поворот к мосту, лошадь понесет и со всей бакалеей свалится в воду. Уж он, Алеша, позаботится, чтобы она понесла. Так свистнет, так гаркнет, а нет, так и по-волчьи взвоет… (Лариса поежилась, вспомнив, как Алеша-дурачок, смеясь, подвывал волкам.) Немцы поищут Ларису и забудут: решат, что утонула или сбежала, боясь расправы.

На том и расстались. Алеша уехал, а Лариса ушла, изгибаясь под тяжестью мешка, равного ее собственному весу.

…Горин места себе не находил, ожидая возвращения Ларисы.

Раньше никогда никуда не вызывался первым, а тут в драку, никому не уступал и ночи напролет грелся у луны, подстерегал Ларису на дальних подступах к партизанскому лагерю.

Третья ночь. Луна в облаках, как масляное пятно. В лесу темно и сыро, как в старом погребе. И тихо. Все замерло. Спит до весны. Зверя и птицы тоже не слышно. Ушли от войны.

Вдруг то ли почудилось, то ли в самом деле — тихий, долгий носовой свист. Дышит кто-то. Сладко посапывает во сне.

Горин включил потайной фонарик, пошарил лучом и чуть с ума не сошел. Под елью, растопырившей ветки-крылья, уронив голову на мешок, дремала Лариса!..

Горин вздохнул и надолго замолчал.

— А потом, — выждав паузу, спросил я, — что было потом?

— Потом был бой, — сказал Горин. — А так как «секретное» оружие не сработало, мы, набравшись сил, — спасибо Ларисиной соли — выбрались из окружения и сменили лагерь.

— А порошок этот? — спросил я. — Именной, с солью?

— Невостребованная порция, — сказал Горин. — В штабе хранилась. Думали, что вернусь. А я вот, нет, не вернулся. Пошел в Брянск на связь, нарвался на засаду и…

— Дедушка ранен был, — сказал пестрый мальчик. — У него одна нога чужая.

— А Лариса? — спросил я, — вы ее… потом…

Горин виновато посмотрел на меня.

— Пытался, — сказал он, — но, нет. Думал, что вы… Ее ведь тогда за соль… орденом.

— Каким? — вскрикнул я.

— Каким? — Горин удивился моему порыву. — Отечественной войны, а что?

Но я уже овладел собой.

— Нет, ничего… — сказал я, — так, интересно.

— Да, наградили, — продолжал Горин, — и должны были вручить. Но, я не видел. Без меня уже…

Горин встал и потянул внука. Они простились и ушли. А я вынул из стола орден, найденный в штабном сейфе вместе с порошком соли, и долго смотрел на него.

Где ты, Лариса?

Придет время, и у каждого мальчика, у каждой девочки будет по два дедушки. А сейчас, к сожалению, у многих нет ни одного. Потому что была война и отняла будущих дедушек у миллионов мальчиков и девочек, родившихся после войны.

У маленькой Маши тоже не было ни одного дедушки. Бабушки были, целых две, а дедушек, увы, ни одного.

Маша, как все, росла любопытной и часто спрашивала: «Это что?», «Это кто?».

Мама, папа, обе бабушки наперебой отвечали: это вот что…

Раз Маша гуляла с мамой и увидела двух старичков: одного с лысиной, как тарелка, в очках, другого без лысины и без очков, но седого. Старички сидели на скамеечке под деревом и читали газеты. Светило солнце, и тени от листьев играли на газетах, как рыбки.