Василий Голышкин - Большая починка

Ночью сквозь сон ему почудился какой-то шорох. «Померещилось», — подумал он, очнувшись, и снова нырнул в сон.

Когда восток чуть-чуть посерел, его разбудил дежурный. Он пошарил у изголовья и не нашел ни мешка, ни гранаты.

Но это не было единственной пропажей той ночи. Когда партизан разбудили и сделали перекличку, недосчитались Ларисы-партизанки.

— Так я и знал, — сказал командир всем и Горину, — она вчера вместо тебя просилась.

Горин мрачно молчал, потому что вместо него говорило сердце. Стучало и звало туда, куда ушла Лариса-партизанка. Уходя, она оставила ему записку: «Я вернусь. Я тебя люблю». Он нашел ее только что в кармане ватника.

— Я тогда веселый был, пел, — виновато сказал Черномор, прервав рассказ.

Пестрый мальчик тотчас вступил:

— Дедушка и сейчас…

— Цыц! — Черномор с притворной строгостью стукнул палкой и продолжал рассказ.

…Пятнадцать из восемнадцати лет своего существования Лариса прожила в лесу. Тринадцать до войны и два года в войну. Три года перед самой войной она жила у толстой, как квашня, тетки Алевтины, единственной в селе единоличницы и богомолицы. Тетка промышляла по базарам разной домашней снедью и тем содержала себя и племянницу, хотя Ларисе теткин кусок всякий раз вставал поперек горла.

Отец не любил сестру Алевтину и говорил о ней так: «Богомолица, на глазах чтит святого духа, сына и отца, а за глаза — золотого тельца». Это было так. Тетка для всех была «открытой душой». И все, кто хотел, складывали в эту душу свои печали и радости. А тетка? Тетка торговала потом этими печалями и радостями, как хотела, сплетничала, предавала, льстила.

«Двурушница», — шипела на тетку Лариса, но уйти робела.

Началась война. Пришли фашисты. Тетка, не будь дурой, встретила немцев хлебом-солью и завела свое дело — открыла в деревне лавку.

Лариса плюнула на теткину лавку, а заодно и на тетку Алевтину и ушла в партизаны.

И вот сейчас с мешком за плечами она идет, крадется, карабкается, семенит, плетется, тащится, ползет к этой самой тетке за солью.

За пазухой, под ватником, граната. Идти страшно. Потому что Лариса знает, фашисты обложили партизанский лагерь, как медведя в берлоге. «Погодите, — злорадно надеется Лариса, — даст вам жизни этот медведь».

Время от времени откуда-то из серой мглы вытягивается змеиная шея ракеты, и Лариса плюхается на землю, притворяясь то кочкой, то пеньком, то коряжкой…

Вдруг, то ли учуяв что, то ли так, на всякий случай, словно из-под земли, трусливо кричит часовой:

— Хальт… Кто идет?

И Лариса замирает, как в летаргическом сне, и стоит так, едва дыша, минуту, другую, третью…

Часовой, послушав, тревожно переводит дыхание и крадется дальше.

Лариса продолжает путь.

Вот и теткин огород. Сразу за лесом. В огороде — баня. Лариса скрывается в ней, и, когда выходит обратно, ее не узнать. От Ларисы-партизанки следа не осталось. Все на ней, как на городской барышне — шляпка-чугунок вверх донышком, меховой жакетик, изящно облегающий тонкую талию, на ногах туфли-лодочки, лицо — румяный колобок в сахарной пудре, глаза и брови подчеркнуты черным, как самое главное.

Тетка, увидев Ларису, вскрикивает, и не понять, чего в этом крике больше страха или удивления?

Но вот Лариса достает партизанскую «липу» — справку, удостоверяющую, что Лариса служит у немцев, в самом городе Брянске, и страх бьет отбой, оставляя тетку Алевтину во власти удивления.

Придя в себя, тетка Алевтина догадливо и гадко усмехается: «Одна материя», — имея в виду себя и племянницу.

Через час Лариса знала все о теткиной торговлишке. И самое главное — в лавке у тетки ни крупицы соли. Всю ее ни с того ни с сего конфисковали фашисты. Ну да Лариса знала, «с чего»!

В тот же день по просьбе Ларисы тетка пристроила ее судомойкой в гарнизонную кухню. А еще через день, войдя в доверие к шеф-повару Карлу, большеголовому и тонконогому, похожему на глобус немцу, Лариса-партизанка отправилась с телегой в город за продуктами для полевой кухни.

Назад она не вернулась.

Возвращаясь из города, свернула в лес, переоделась в партизанское и стала набивать мешок солью.

Вдруг то ли сосна скрипнула, то ли кашлянул кто… Лариса насторожилась. Кашель повторился. Кашель, не скрип! Лариса выхватила гранату и спряталась за телегу. На поляну вышел Алеша-дурачок — большеногий, большерукий, сутулый как вопросительный знак.

Испуг сразу прошел. Деревенский дурачок Алеша не причинит ей зла. Он ее с пеленок знает. Сколько раз наведывался к отцу в сторожку.