Яков Ершов - Подростки

— Неприятный разговор. Лучше б его не было. Он все нажимал на то, что мы друзья, что я лучше всех Борю знаю.

— Правильно! — не утерпела я.

— Что правильно? — Сережа сердито глянул на меня. — Оказалось, как раз я, да и все мы очень мало друг о друге знаем. Почему он так поступил? Ведь факт! Никуда от него не уйдешь. Я так и сказал Кириллу Петровичу: не нахожу объяснения.

— А дальше что?

— Дальше он о семье его расспрашивал. А я тоже мало знаю. Домой к себе он редко нас приглашал. Сказал я, что отец у него, по-моему, здорово выпивает. Это всегда Борьку удручало. Ты же знаешь, после школы он никогда не спешил домой. Если позовут, охотно пойдет к Оськину и особенно к Тамаре.

— Да, да, — согласилась я. — Он избегал разговора о своих домашних. Изредка упоминал сестренку. И все. О матери, случалось, хорошо отзывался. Но больше как? Мимоходом. Мол, все же пора идти домой, маме надо помочь, измучилась она с нами. А об отце никогда не говорил. Словно и не было его.

Сережа молчал. Я не торопила его.

— Вот когда о школьных делах зашла речь, — припомнил наконец он, — тут я полную характеристику Борису дал. Сказал, что он душа любого начинания. Да вот и здесь, в колхозе. Он уже всем нужен. Без него не могут обойтись. Меня или вон Оськина никто за целый день не хватится, если мы сами не заявим о себе. Хотя я старший. А его только и ищут. Где Боря? Не видали ли Борю? Популярная личность. Даже завидки берут. Конечно, он на подхвате, но все же в центре событий. Я так и заявил. Порекомендовал спросить других ребят. Уверен — то же скажут. Только насчет Светки предупредил: мол, она на Борю сердита. Вывел он ее однажды на чистую воду. За двоедушие.

Все же я осталась недовольна Сережей. Какой-то он вареный. Нет, чтоб биться за товарища до конца. Набросилась я на него.

— Слушай, — говорю. — Что ты, на самом деле! Потолкуй с ним наедине. Пусть скажет все откровенно.

— Да говорил я, — ответил Сережа. — Думаешь, не говорил.

— Ну и что?

— А ничего. Грустный он такой стал. «Не могу, — отвечает, — ничего сказать. Ну, нельзя, понимаешь. Другой человек может пострадать. Понимаешь?»

На другой день меня удивила Света. Явилась домой возбужденная. Мечет гром и молнии. Спрашиваю:

— Что стряслось?

А она:

— Не дам Бориса в обиду, не дам!

Я подзадориваю:

— Ты же его все время ругала.

— Ну и что? — набросилась она на меня. — Ругала. Я и следователю так сказала: «Нет, мол, у меня оснований быть довольной Мухиным. Много он принес мне неприятностей. Заставил горькие слезы лить». А теперь изменила о нем мнение. Ясное дело, обидно и стыдно было, а подумаешь, ведь прав он, и ребята правы, когда меня отчитывали. Спасибо им за науку. Как после дождя, чище я стала, на душе чище.

Я присела на скамью, приготовилась слушать.

— Помнишь то письмо, что в классе обсуждали? — с грустью сказала Света. — Ведь я его писала. Теперь дело прошлое, можно признаться. И правильно на меня набросились тогда ребята. Особенно этот Борька, курносый дьявол. У, глаза б мои на него не глядели! Зла я на него тогда была. Считала: хоть и не говорят, чье письмо, а наверняка на меня думают. По глазам видать, по косым взглядам. Потом мы помирились. Даже друзьями стали. Правда, он ни на йоту от своих принципов не отступил. И настоял, чтоб записали осуждение той, которая такое письмо накатала. То есть мне. Я-то знала. За мещанство. Жуть!

Теперь Светка заявила, что она горой стояла за Борьку. Мировой парень! А что до разных слухов, которые ходят, и тому подобное, то она, Света, этому не верит и верить не собирается. Не такой он человек, Борька, чтобы на что-то недостойное позариться. Да он, знаете, какой идейный! Он за идею голову свернет, за принцип свой. Опять же и в учебе первый. Ее же дуру, Светку, после того комсомольского собрания, кажется, возненавидеть должен за мещанское мышление, так нет, всегда по-доброму относился. И еще. После уроков оставался со слабыми, чтобы им мякину из головы вытряхнуть, а вместо нее формулы вдолбить. Так что, чтоб там ни говорили и какую б напраслину на него ни возводили, она вовек ничему такому не поверит.

Я попыталась представить себе, как Скороходов разговаривал со Светкой. Ведь она никому слова не дает сказать. Не проходит и минуты, как оказывается, что не ты ей задаешь вопросы, а она тебе. Я спросила об этом у Светки.

— Правда, правда, — затараторила она. — Я ему слова вымолвить не давала. Он — фразу, я — десять. Наверное, подумал: вот взбалмошная девчонка. Ничего. Зато на Борьку нападать меньше будет. Я его мнение в лучшую сторону повернула.