Борис Могильнер - Березонька

— Что происходит? — спросил Давид Исаевич, не отворачиваясь от окошка.

— Поднимитесь в кузов, увидите, — хмуро отозвался шофер, потянув к себе рукоять тормоза.

Он был прав. Одно мгновение — и Давиду Исаевичу все стало ясно. Над дорогой, ведущей в Ростов, висело облако дыма и пыли. Его пронизывали лучи восходящего солнца. А в южном направлении двигались бесконечные колонны войск. Так вот, оказывается, что стряслось: наши отступают? Сызнова?!

Так или иначе, но его батареи это не касается, во всяком случае, сейчас не должно касаться. Ему, Давиду Исаевичу, приказано к концу дня дойти до реки Тузловки и занять там боевые позиции. Так оно и будет. Хотя на сердце было муторно.

Продвигаться на север, когда все двигаются в противоположном направлении, идти против течения — совсем не простое дело. Но выхода нет. Приказ есть приказ, пока его никто не отменил. Давид Исаевич стоял на ступеньке грузовика, держась обеими руками за открытую дверцу кабины, и просил:

— Дайте дорогу! Товарищи! Пропустите, пожалуйста…

Добрались к новым огневым позициям еще при дневном свете, со всеми орудиями въехали в зреющее кукурузное поле. Пока маскировали технику — накидывали стебли кукурузы на орудия, тягачи, Давид Исаевич оценил участок фронта, который приходилось защищать, выбрал основные и запасные огневые позиции, определил месторасположение наблюдательных пунктов.

Его офицеры уже ждали его, внимательно выслушали. Получив конкретные задания, сразу же бросились их выполнять.

Было ясно, что оборона будет тяжелой, поэтому Давид Исаевич приказал рыть окопы полного профиля. На вопрос, где сейчас враг, Давид Исаевич отвечал, что рядом, что в любую минуту может показаться на другом берегу Тузловки. А раз так, надо торопиться быстрее зарыться в землю.

Огневики и весь состав взвода управления, солдаты и командиры вкалывали так, что ему, Давиду Исаевичу, никого не приходилось подгонять. Но и он ни на секунду не присел. Он все время был на ногах. Он контролировал, как его товарищи вгрызаются в землю, помогал укрывать ящики со снарядами, испытывал линии связи, протянутые в нескольких направлениях от его наблюдательного пункта к огневым позициям, к пехоте, которая закрепилась впереди, почти на самом берегу реки. Давид Исаевич нарочно спустился в окопы пехотинцев, чтобы лично познакомиться с командиром роты, которую батарее придется поддерживать в предстоящих боях. На флангах огневых позиций, в узких щелях, устраивались бронебойщики с противотанковыми ружьями.

И все это время Давида Исаевича не покидала мысль о пыльной, пронизанной солнечными лучами дороге на Ростов и о наших, отходящих по ней войсках. Что происходит, было не так-то просто понять. Выходит, фашисты сильнее нас? Неужели мы так слабы? Или воюем не так умело, как они? Давиду Исаевичу было ясно, что успешно сопротивляться врагу можно лишь в том случае, если перед ним нет страха в душе. Трусом он, Давид Исаевич, по крайней мере до сего момента, не был. Он и сейчас готов был встретить врага достойно.

На наблюдательном пункте Давид Исаевич пробыл до поздней ночи. Он предполагал, что гитлеровцы вот-вот покажутся на противоположном берегу Тузловки и попытаются с ходу форсировать реку. Однако же было тихо. На огневые позиции батареи Давид Исаевич ушел за полночь, еще раз проконтролировал глубину траншей, проверил правильность установки орудий.

Великолепными получились траншеи около первого орудия. Первое орудие — любимое Давида Исаевича. Всегда первое орудие нравилось ему больше других — и стреляет оно быстрее, и попадает в цель чаще…

Много воспоминаний связано с этим орудием. Стоя у его панорамы, Давид Исаевич ранней весной громил немецкие танки под Матвеевым курганом… Фугасным снарядом из этого орудия он, Давид Исаевич, взорвал лично склад боеприпасов врага у села Самбек. Из этого орудия им было уничтожено три пулеметных расчета. Становился к гаубице Давид Исаевич не потому, что нельзя было положиться на наводчика, и не потому, что на наблюдательном пункте делать было нечего. Просто у Давида Исаевича порою возникала настоятельная потребность самому, своими руками прикоснуться к панораме орудия, ощутить его живой удар после выстрела, услышать, как звенят пустые гильзы снарядов…

Устав, Давид Исаевич садился на лафет первого орудия, блаженно расслабляя свои ноги. Они ныли, и Давид Исаевич легонечко гладил их, словно просил прощения за то, что так их утомил. К нему доносились короткие фразы солдата: