Борис Могильнер - Березонька

«Порою и сила служит доказательством», — усмехнулся Давид Исаевич, но тут же помрачнел, вспомнив утренний скандал у себя дома. Он, педагог, сам едва не выпорол своего сына, упорно не желавшего делать зарядку. Жена успела выхватить малыша из его рук, но при этом сама едва не упала. И не подставь он руки, его Евдокия Петровна сильно бы разбилась. До сих пор досадно — зачем вспылил?

Тревожное чувство, притупленное деловой суетой, вновь охватило Давида Исаевича. Удручали не слова, какие жена высказала ему после происшедшего, — они были вполне справедливы. То, о чем она промолчала, угнетало больше: глаза ее излучали презрение.

«Трудно ей со мной, — думал Давид Исаевич, пытаясь подавить нахлынувшую тоску. — В прошлом намаялась. И теперь тоже мало радости. А я даже не извинился перед ней…»

Возня у грузовика во дворе начала раздражать Давида Исаевича. Выйти, что ли, разобраться, в чем там дело? Все-таки он декан ФОП — факультета общественных профессий, куда входит и отделение автодела, которому принадлежит эта развалюха.

Давид Исаевич шагнул было к двери, но тут взгляд его упал на телефон… Да, года все-таки дают себя знать… Совсем было забыл, что предместкома института Норшейн просила ей позвонить. Телефон — на тумбе у окна, но Давиду Исаевичу не хотелось даже прикасаться к нему. Хотя звонить все же необходимо — Анна Арнольдовна Норшейн не любила, когда пренебрегали ее просьбами. И Давид Исаевич осторожно подошел к телефону, снял трубку. Тотчас же послышался протяжный гудок. Ну вот, пожалуйста, можно набирать номер телефона Норшейн. Отыскивая глазами нужные цифры, Давид Исаевич принялся крутить диск телефона.

Норшейн что-то говорила ему, но Давид Исаевич не сразу понял сказанное. И потому переспросил Норшейн. Оказалось, Анна Арнольдовна приглашала его к себе в кабинет.

— Иду, — отозвался Давид Исаевич, положил трубку, однако не спешил снять с нее свою пухлую волосатую руку.

Ничего, Норшейн подождет, пусть немного подождет. Минутой раньше, минутой позже — какая разница? Давид Исаевич тупо глядел на телефон, и ему казалось, он явственно слышит ноющий, с глуховатым привыванием зуммер полевого телефона. «Откуда взялся этот сигнал?» — напряженно думал Давид Исаевич, но тут же утешил себя: это от переутомления, от постоянных мыслей о книге, которую он пишет и никак не может закончить…

Книга эта о прошедшей войне, о фронтовых путях-дорогах. Ее следует, скорее всего, начать сызнова, а написанные страницы просто выбросить в корзину как очередной брак. Да и как может быть иначе, если садишься к письменному столу лишь после рабочего дня, ночью, уставший до отупения? А ведь рассказать есть о чем…

Например, про бои у села Самбек, что в Приазовье, где он, молоденький лейтенант, командовал батареей, прикрывавшей отход наших войск…

Рано утром его наблюдатели засекли скопление вражеских танков в глубокой лощине, неподалеку от села. Видимо, танки скрытно заняли позицию ночью. Что задумал противник? Скорее всего, внезапную атаку. Ждать распоряжений было нельзя. Надо было нанести упреждающий удар.

Казалось, поединок с противником длился бесконечно, хотя с момента первого залпа прошло не более получаса. Но за это время снаряды сделали свое дело: в лощине черным коптящим пламенем горели три танка.

Атака фашистов была сорвана, батарея Давида Исаевича спутала их планы, и лейтенант был доволен — получилось то, что задумал, хотя день только начинался…

Тишина после орудийных залпов давила на уши. Зной жег степь, опаленная солнцем, никла к земле вянущая сурепица. Желтые цветы ее были разбрызганы повсюду. Отчаянно пахло мятой и полынью.

Давид Исаевич стоял в окопе, прислонившись затылком к брустверу. Высоко в небе, прямо над окопом, кружил ворон. В ослепительном сиянии дня резко выделялась его чернота. Ворон опускался все ниже, но вдруг, чего-то испугавшись, стремительно взмыл вверх. Давид Исаевич погрозил ему кулаком:

— Всего только и хотел — глаза выклевать. Рановато, сам еще ими попользуюсь…

Давид Исаевич снял затекшую руку с телефона, устало вытер ею вспотевший лоб, посмотрел на часы — Норшейн, наверное, заждалась его. Пора идти.

В уютном кабинете профсоюзного комитета института сидела у стола Норшейн — одна ладонь под локтем, другая у подбородка — ждала Коростенского. Как только послышались знакомые шаркающие шаги, Анна Арнольдовна поудобнее уселась на стуле, пригладила на груди кофточку, видневшуюся из-под жакета, и изобразила на лице приветливую улыбку.