Борис Могильнер - Березонька

— Обещай мне, что ты перед ним захлопнешь свою дверь.

— Пожалуйста.

— Надо сопротивляться, слышишь? Это мое завещание.

Холод пробегает по спине Леонтия.

— Не беспокойся обо мне, дорогая моя, — произносит он тихо. — Я ведь уже взрослый.

Она согласно кивнула. Конечно, он уже не беспомощный птенец, он мужчина, ему можно доверять.

— Ты прав. — Она взяла исхудавшими пальцами его руку и сжала. — Вот и ладненько.

«Нет, не очень-то ладненько», — подумал Леонтий. Хоть он и находится в одной комнате с бабушкой, но они уже в различных мирах. Он едет на ярмарку, она — с ярмарки. Разумеется, разменять восьмой десяток — это не шутка, хотя до ста двадцати еще путь долгохонек.

— Бабушка, ты лучше вспомни свой девиз, что беда с бульоном лучше, чем беда без бульона, — мягко, но настойчиво сказал Леонтий. — Ты очень похудела, дорогая.

— Ничего, лишь бы душу не растерять, — откликнулась Клара Борисовна. — Мясо на костях нарастим. — Она приподнялась на постели и достала из тумбы зеркало. — Рожа, всем моим врагам бы такую, — покачала она головою. — Иди знай, в чем корень моей беды. Во всяком случае, если б выяснилось, откуда она взялась, можно было б дудеть в победную дуду, «ура!» кричать, во всяком случае, предпринять что-то реальное. — Она протянула руку и приподняла его голову за подбородок. — Не страшись, Леонтий, — потребовала она. — Страх из беды не выручает. Если уж мы появились на этом свете, надо жить с удовольствием, даже когда это становится невыносимым. Мир иной — это выдумка. Полжизни я уговаривала себя, что и на том свете есть жизнь, мечтала о рае. Да не я одна так. Жизнь твоих предков, Леонтий, проходила неимоверно тихо, медлительно, как гнилая река, которая еле-еле течет, хотя были и водовороты, и глубокие омуты… Тебе, парень, хорошо, у тебя нет предрассудков. Маленький, ты всегда говорил, когда я кормила тебя вкусными блюдами: «Бог послал!» Это наследство твоего деда — священника. Ты не забыл его? До семилетнего возраста ты рос возле его рясы. Понимаешь, парень, — продолжала она свою мысль. — Ежели ты в бога веруешь, он есть, а ежели не веруешь — значит, его нет. Странные вещи случаются порою. Мать моя, твоя прабабушка, возвращалась однажды из синагоги, где вдоволь набеседовалась с господом. Шла она в гору, мимо церкви. Вдруг остановилась против паперти, наклонилась и стала креститься. «Ой, что это с вами, Малкелэ, душа моя, вы в своем ли уме?» — растерянно спросила ее другая еврейка, которая тоже возвращалась из синагоги. «Я кость бросила, — ответила моя мама. — Может, не только в синагоге, а и тут, в церкви, что-то есть?» Счастливый ты человек, Леонтий, предрассудки не довлеют над тобой. А ведь всего каких-нибудь три поколения отделяют тебя от твоей прабабушки. Понимаешь ли ты это?!

А как же? Леонтий понимал, очень хорошо понимал, что бабушка хотела сказать.

А она продолжала:

— Еврейский бог строгий. У него ничего не выпросишь, хоть на колени стань, хоть лоб расшиби, хоть делай ему поклоны до самого пола — лоб, может, и заживет, но всевышнего все равно не убедишь, не уговоришь, он сам знает, что творит. Бог не забывает и не отпускает грехи, ничего не прощает, кайся не кайся.

Клара Борисовна перевернулась на правую сторону и подложила сжатую в кулачок руку под щеку.

— Между прочим, если ты хочешь знать мое мнение, я тебе скажу. Не так уж это плохо — бояться грешить. Но тут, мне кажется, можно обойтись и без веры в бога. А вот избавиться от предрассудков, по-моему, очень сложно, почти невозможно. Во всяком случае, у меня их сколько хочешь. Сама удивляюсь, как сильны могут быть в человеке пережитки. Ты, поди, не замечал, ибо я старалась делать незаметно от тебя, но до сих пор перед Новым годом все уголки нашей квартиры на Привольном смазываю медом, чтоб предстоящий год сладким был, не горьким. А сколько раз я постилась? Не перечесть. Если две недели не получаю с фронта письма от твоего отца, устраиваю великий пост. Потом еще какая-нибудь беда — и поститься вновь — святое дело. А ради тебя, думаешь, я мало постилась? Все твои экзамены постами сопровождались. Лучше меня, наверное, никто не знает, что никакого бога нет, но, как видишь, жертвы ему приношу исправно. Ведь пост, в сущности, и есть жертвоприношение. В чем же дело? Обыкновенная привычка? Сомнительно. Короче, парень, ставь богу свечку, что ты неверующий.

Приподнявшись на локте, Клара Борисовна оглядела Леонтия оценивающим взглядом, точно решала для себя, годится ли он в набожные. Может, и годен? Кто знает? На всякий случай предупредила: