Виктория Борисова - Ключи от рая

От нее сразу пахнуло густым запахом перегара, но Зойка обрадовалась: жива! Она кинулась к матери и принялась трясти ее за плечи, повторяя:

— Мамочка, очнись, ну пожалуйста! Это же я, Зоя, твоя дочь, я здесь, все хорошо…

Ее тело показалось странно тяжелым. Голова безвольно моталась на шее, волосы растрепались, превратившись в бесформенный комок…

Наконец мама сумела открыть глаза, и во взгляде промелькнуло осмысленное выражение.

— Зоя? Это правда ты? — спросила она тихо и неуверенно, словно сомневаясь, что дочь действительно стоит перед ней живая и невредимая.

— Да, да, мама, это я!

Она протянула руку, коснулась пальцами ее щеки, словно хотела удостовериться, что это не сон.

Дальше произошло нечто невероятное: лицо мамы мелко задрожало, плечи затряслись, и Зойка с ужасом увидела, что она плачет. За всю ее жизнь такого не случалось ни разу…

Мать как-то странно всплеснула руками, обняла ее и крепко прижала к себе, словно хотела удержать и боялась, что она убежит. Она гладила ее голову, плечи, руки, бессвязно бормоча сквозь слезы:

— Зоинька… Доченька… Солнышко ты мое… Да что ж ты натворила, дрянь паршивая! Ты о матери-то подумала? Ну как ты могла… Почему сразу не сказала? Я что, зверь, что ли? Другой жизни тебе хотела, да, видать, так на роду написано…

Зойка рыдала, прижимаясь к ней всем телом, совсем как когда-то, когда была маленькой.

— Мама… Мамочка, прости меня, пожалуйста! — только и могла выговорить она.

Они долго просидели так — плача, обняв друг друга. И кажется, обеим стало гораздо легче… Когда мать немного успокоилась, она отерла слезы, поправила волосы — и вдруг спросила:

— Парень-то хоть симпатичный был?

Вот и ночь на дворе, и мама давно уснула, а Зойка все сновала по квартире, словно боялась забыть о чем-то важном, что надо было непременно сделать сегодня. Она старательно и долго жгла записку, долго возилась, отстирывая джинсы, потом, умаявшись, стояла под горячим душем… Ей все время казалось, что запах прелых листьев и влажной земли преследует ее, никак не смывается с одежды, въелся в поры ее тела. Хотелось избавиться от него, и она все терла и терла себя мочалкой, пока кожа не покраснела.

Наконец, совершенно обессиленная, Зойка еле доползла до кровати. Прикосновение прохладных чистых простынь было таким приятным! Она чуть улыбнулась, улеглась поудобнее, подложив ладонь под щеку… Хорошо было лежать так и знать, что все плохое и страшное осталось позади.

Никуда теперь она не пойдет и ничего делать не будет — ни с собой, ни с ребенком.

— Не бойся, маленький, — шепнула она, положив руку на еще совсем плоский живот, — не бойся, все у нас с тобой теперь будет хорошо!

Леша вернулся домой поздно вечером. Несколько часов он бесцельно бродил по улицам — так не хотелось возвращаться в этот дом, в эту опостылевшую комнату, где пришлось так долго бороться и страдать. Еще сегодня утром он был уверен в том, что все кончилось, а теперь получилось так, что он снова оказался обреченным на жизнь!

Ему было очень страшно. Столько раз он представлял свою смерть как освобождение, как возможность начать все заново, с чистого листа… Но последняя надежда отнята, и Леша чувствовал себя ограбленным, обманутым и опустошенным. Неужели тот, кто наверху, решил пошутить с ним так зло и жестоко?

Войдя в подъезд, он задержался на секунду у почтового ящика. Там, внутри, белело что-то… Это было странно: писем ему никто никогда не присылал. Сердце сжалось от нехорошего, тревожного предчувствия. Алексей даже сам удивился, почему так волнуется. Ведь, скорее всего, это просто очередная дурацкая реклама, или письмо бросили в ящик по ошибке.

Но успокоиться не получилось. Ладони вмиг покрылись липким потом, и маленький ключик все норовил выскользнуть из рук, как живой.

Один поворот… Другой… «Ну, открывайся же ты, наконец!»

И в самом деле — в ящике лежал тонкий белый конверт. Увидев на конверте знакомый мамин почерк, Алексей удивился еще больше. Мама всегда просто звонила по телефону — спросить, как жизнь, как дела, и, услышав дежурное «Все хорошо, все в порядке!», успокаивалась и сама спешила отключиться.

Значит, и впрямь случилось что-то из ряда вон выходящее! Пальцы дрожали, так что он не сразу смог распечатать конверт. На линованном листе бумаги, вырванном из школьной тетрадки, строчки бежали наискось и буквы налезали друг на друга. В тусклом свете лампочки, вкрученной в подъезде под потолком, читать было трудно, но Алексей упорно разбирал эти каракули, пока до него не стал доходить смысл произошедшего.