Олдос Хаксли - Монашка к завтраку [сборник]

Лукреция. Но Сидни, Сидни, разве вы не понимаете, что значит быть влюбленным до безумия? Вы не можете быть так жестоки.

Долфин. Но ведь мое благополучие вас не сильно заботило, когда вы влезли в наши с мисс Тумис отношения? Вы, судя по всему, разрушили мне всю жизнь, только и всего. И право не пойму, почему я должен вас жалеть.

Лукреция. Отлично, тогда покончу жизнь самоубийством. (Она рыдает.)

Долфин. О, уверяю вас, из-за такого самоубийством не кончают. (Он подходит к ней и похлопывает по плечу.) Ну, ну, полноте, не стоит так переживать.

Лукреция (кидается ему на шею) . Но Сидни, Сидни…

Долфин (с неожиданной силой и проворством высвобождается из ее объятий) . Нет, нет, довольно, умоляю. Еще минута – и натворим мы разных дел. Лично я иду спать. И посоветовал бы вам сделать то же самое, мисс Граттарол. Вы на пределе. Нам обоим не помешает принять пару капель брома. (Он входит в отель.)

Лукреция (поднимает глаза и простирает к нему руки) . Сидни!..

Долфин не оглядывается и исчезает, пройдя через стеклянные двери отеля. Лукреция закрывает лицо руками, садится и беззвучно рыдает. Поет соловей. От всех двадцати колоколен центра города в долине раздаются бесконечно тоскливые полуночные звуки. Издалека доносятся судорожные переливы гитары и песня, которую пронзительно, страстно хриплым голосом поет какой-то итальянец. Идут секунды. Лукреция поднимается на ноги и медленно бредет в отель. На пороге она встречает виконта, который выходит наружу.

Поль. Вы, синьорина Лукреция? Я сбежал, чтобы подышать свежим, прохладным воздухом. Не хотите вместе пройтись? (Лукреция качает головой.) Ну что ж, тогда спокойной ночи. Вы будете рады услышать, что мисс Тумис теперь знает о Корреджо все. (Он глубоко вдыхает. Потом переводит взгляд на смокинг и начинает стряхивать с него пылинки. Слева вползает жалкая фигура. Это Альберто. Если бы у него был хвост, то он волочился бы между ног по земле.)

Поль. Ба, Альберто. Что стряслось? Вы проигрались в карты?

Альберто. Хуже.

Поль. Кредиторы лишают права выкупа?

Альберто. Намного хуже.

Поль. Неосторожно провернув пару афер, разорился ваш отец?

Альберто. Нет, нет, нет. Не в деньгах дело.

Поль. Ну, что ж. Тогда это не так серьезно. Наверное, женщины.

Альберто. Моя возлюбленная совсем не хочет меня видеть. Я несколько часов стучал в ее дверь, но тщетно.

Поль. Вот всем бы так везло, Бертино. Моя-то живенько распахивает дверь. Загвоздка в том, что выйти сложно. Ваша тоже от души обсыпается вонючей пудрой? Я вымазался с головы до ног. Фу! (Он снова чистит пиджак.)

Альберто. Поль, вы можете серьезнее?

Поль. Могу, конечно… когда речь идет о серьезных проблемах. Но разве можно требовать, чтобы я корчил унылые гримасы из-за вашей возлюбленной? Не раздувайте из крошки-мухи огромного слона.

Альберто. С вами бесполезно говорить. У вас нет ни души, ни сердца.

Поль. На самом деле, дорогой мой Альберто, это значит, что тело надо мной не властно. И страсть мне в голову не бьет. Я всегда в здравом уме и твердой памяти. А вы нет, в этом вся разница.

Альберто. О, вы мне противны… Сегодня повешусь.

Поль. Давайте. А мы за ланчем завтра все обсудим.

Альберто. Чудовище!

Он входит в отель. Поль прогуливается по направлению к саду, на ходу насвистывая мелодию из Моцарта. Слева открывается окно, и на балкон выходит Лукреция. Ее распущенные рыжие волосы доходят почти до талии. Ночная рубашка время от времени соскальзывает то с одного плеча, то с другого, напоминая пышные облаченья эпохи Реставрации, что обнажали туго затянутые прелести кнеллеровских красавиц. Удивительно романтическая фигура. Она стоит, босая, опершись о балюстраду; взгляд, что мрачнее ночи, устремлен в темноту. Запели соловьи, запереливались колокола, зазвучали гитара и страстный голос. В небе пульсируют огромные звезды. Высоко на небосвод выплыла луна. Внизу в саду цветы, незримо благоухая, выпускают в воздух свою сущность. Все это уже чересчур, чересчур. По щекам Лукреции текут гигантские слезы, а потом падают, разбиваясь о землю. Откуда ни возьмись, бесшумно, словно кот, на центральном из трех балконов появляется Альберто; в розовой пижаме у него инфантильный вид. Он видит Лукрецию, но она так глубоко погружена в свои раздумья, что не замечает его приближения. Альберто ставит локти на перила балкона, закрывает лицо и начинает всхлипывать, сначала бесшумно, а затем все чаще, с возрастающим крещендо. На седьмом всхлипе Лукреция вздрагивает и понимает, что он стоит рядом.