Олдос Хаксли - Монашка к завтраку [сборник]

Лукреция. Альберто! Я не заметила… Давно вы здесь? (Альберто нечленораздельно бормочет что-то в ответ, всхлипы продолжают усиливаться.) Альберто, вы расстроены? Ответьте.

Альберто (выдержав паузу, еле выдавливает) . Да.

Лукреция. Она что, вас не пустила?

Альберто. Нет. (Он судорожно всхлипывает.)

Лукреция. Бедняжка.

Альберто (поднимая заплаканное лицо навстречу лунному свету) . Я так несчастлив.

Лукреция. Вы не можете быть несчастнее меня.

Альберто. О да, могу. Несчастнее меня быть невозможно.

Лукреция. Но я несчастна больше.

Альберто. Нет, не больше. О, Лукреция, как можно быть столь жестокой? (Он снова закрывает лицо.)

Лукреция. Но, Альберто, я лишь сказала, что несчастна.

Альберто. Да, знаю. Получается, вы совсем обо мне не думали. Никто меня не любит. Сегодня ночью я повешусь на поясе от своего халата.

Лукреция. Нет, нет, Альберто. Не стоит принимать скоропалительных решений.

Альберто. Нет, стоит. Ваше бессердечие стало последней каплей.

Лукреция. Простите меня, Бертино мио. Ах, если бы вы только знали, как мне было плохо. Я вовсе не хотела показаться черствой. Бедняжка. Мне так жаль. Не плачьте, ну же, бедный мальчик.

Альберто. О да, я знал, что вы не покинете меня, Лукреция. Вы всегда были для меня как мать. (Он тянется и хватает ее протянутую руку; однако балконы располагаются слишком далеко друг от друга, и он не может ее поцеловать; старается, но терпит крах. Рост слишком невысок.) Вы не позволите мне перелезть к вам на балкон, Лукреция? Я хочу выразить свою признательность.

Лукреция. Но это можно сделать и с вашего балкона.

Альберто. Пожалуйста, пожалуйста, Лукреция. Не будьте снова так со мной суровы. Я этого не вынесу.

Лукреция. Ну, что ж… Но только на минутку, и не больше.

Альберто перелезает с одного балкона на другой. Он слегка напоминает мартышку в штанах, стоящую на шарманке. Забравшись на балкон, он приземляется на колено и целует Лукреции руку.

Альберто. Вы спасли меня. Вы заново вдохнули в меня стремление жить, заново подарили веру в эту жизнь. Лукреция, дорогая, не знаю, как вас и благодарить!

Лукреция (поглаживая его по голове) . Ну, будет, будет. Мы всего лишь два несчастных создания. Нужно стараться друг друга утешить.

Альберто. Экий я грубиян! Даже не подумал о вашем несчастье. Такой эгоист. В чем же дело, Лукреция?

Лукреция. Не могу рассказать, Бертино, но мне очень больно.

Альберто. Бедное дитя, бедное дитя. (Он осыпает ее поцелуями, начав с кисти, поднявшись уже чуть выше по руке, характер поцелуев при этом заметно меняется. Когда он доходит до плеча, их обоих распирает пыл, который не мог быть вызван теми дружескими поцелуями, когда губы едва касались пальцев.) Бедняжка! Вы уже утешили меня. Теперь позвольте облегчить ваши страдания.

Лукреция (через силу) . Я думаю, вам уже пора, Бертино.

Альберто. Еще минуточку, моя радость. Ну же, ну, моя дорогая Лукреция. (Он обвивает ее рукой, целует волосы и шею. Лукреция склоняет голову ему на грудь. Слышится звук шагов. Они оба поднимают испуганные, широко распахнутые глаза.)

Лукреция. Нас не должны увидеть, Бертино. Что подумают люди?

Альберто. Я возвращаюсь.

Лукреция. Нет времени. Нужно войти в комнату. Поторопитесь.

Они незаметно проскальзывают через французское окно, но недостаточно быстро, их замечает Поль, который возвращается с ночной прогулки. Виконт на секунду замирает, глядя на опустевший балкон. Он тихо посмеивается и, отбросив сигарету, заходит в дом через стеклянные двери. Теперь все стихло, слышны лишь соловьи и приглушенные звуки колоколов. Чтобы показать, что прошло несколько часов, на минуту опускается занавес. Он снова поднимается уже вместе с солнцем. Окно Лукреции распахивается, она появляется на балконе. На мгновение, одной ногой уже в проеме, она замирает, всем телом выражая настороженность. Потом ее взгляд упирается в розовую пижаму, вернее, в самую важную ее часть, которая смятая валяется на полу, будто чье-то тело, лишенное души. Лукреция переворачивает ее босой ногой. По ее телу проходит нервная дрожь, и она качает головой, словно таким символическим действием стряхивая с себя что-то липкое и грязное. Потом выходит навстречу сиянию утреннего солнца, простирая руки к его лучам. Она утыкается лицом в руки и громко причитает.

Лукреция. О боже, ну зачем, зачем, зачем?

Последний вскрик «зачем» слышит Официант, который без пиджака и в комнатных туфлях, с тряпкой в руке тихонечко вышел на улицу, чтобы убраться. Он восхищенно смотрит на нее, проводит языком по губам. Затем, вздохнув, принимается вытирать столы.