Бахыш Бабаев - Одиночество вдвоем

— Скоро они там? — недовольно спросила мама. Вид у нее был усталый, утомленный, хотя она старалась казаться бодрой.

— Не знаю, — пожал плечами Бабирханов и тут же заметил, что из приемной главврача высыпал медперсонал. — Кажется, уже.

Мама засуетилась, привстала, хотела было поднять сумку, но сын жестом остановил ее.

— Не спеши, — сказал он, — пусть пройдет к себе.

Молодой и серьезный врач принял их не очень доброжелательно.

— Вы по какому вопросу? — обратился он к матери.

— Вы сами велели зайти к вам через месяц, вот потому мы и здесь.

Некоторое время врач молчал, силясь угадать, кто они и зачем пришли. Затем его осенило.

— A-а, у вас здесь больной лежит? Фамилия? — спросил он маму, стараясь не глядеть на него.

— Бабирханов.

— Маил, что ли?

— Он, он.

— Ну, так бы сразу и сказали. А то пришли, сидите, молчите. Я же не могу вас всех упомнить, — недовольно проворчал он.

— Как его состояние? — не удержалась мама.

— Состояние, к сожалению, не обнадеживающее. Когда впервые вы показали его врачу?

— Года четыре назад.

— Вот видите, — начал он, — четыре года, а сюда он попал год назад. Три предыдущих года ушли на углубление депрессии. Шизофрения упрочилась и довела до дефективного состояния. Какими препаратами вы лечили его дома?

— Не помню названия, но могу найти, дома где-то записано…

— Не стоит утруждать себя, — прервал ее врач. — Я лечу другим способом.

— Каким? — спросил Бабирханов.

Врач развел руками — мол, так просто не объяснить.

— Доктор, а он сможет вернуться к нормальному образу жизни, хотя я прекрасно понимаю, что шизофрения не вылечивается, — спросил Бабирханов.

— Вот именно, — согласился доктор, — шизофрения не вылечивается, шизофрения только заглушается. И чем больше мы ее заглушим, тем лучше для нас и для больного.

— А потом? — спросила мать.

— А потом — все сначала.

— Значит, он регулярно будет у вас лечиться?

— Выходит так.

Женщина на некоторое время лишилась дара речи. Маил обречен до конца своей жизни!

— А если в Москву? — упавшим голосом спросила она.

— Хоть в Нью-Йорк. Методы и результаты будут те же.

— Спасибо. Вы очень гуманны, — Бабирханов отвернулся и, достав носовой платок, незаметно утер набежавшие слезы.

Врач сконфузился, заерзал на месте. Мама, не в силах управлять собой, встала.

Всю дорогу до дома они молчали. Потрясение было велико. Оба, мать и сын, медики по образованию, верили до сегодняшнего дня в лучшее, хотя каждый в отдельности отлично сознавал — болезнь безнадежна. Тем не менее надеялись. Питались иллюзиями, которых в суровой действительности нет. Есть жесткий факт — сын и брат заживо перечеркнут жизнью, отвержен ею. Это больнее, чем смерть.

Человек — удивительное создание. Порой он может совершить невозможное, порой не может даже то, что подвластно каждому. Единственное, что не покидает человека никогда, это надежда. Все живут надеждами. Каждый — своей. Доброй или злой. Высокой или низменной, но надеждой. Она, эта надежда, спасает в самые трудные минуты, помогает. Отнять ее у человека это все равно, что лишить его кислорода. С фактом утери надежды никто мириться не в силах.

Мать и сын поднялись на третий этаж. Как только открылась входная дверь, Бабирханов ощутил острый запах валокордина, растворившийся и устоявшийся по всей квартире. Он вопросительно глянул на мать.

— Утром легонько прихватило, — поняла она.

Сын переобулся и прошел в гостиную. Мать по многолетней привычке уселась на диване, поджав под себя больные ноги.

— Не убивайся, мам. Переживаниями не поможешь. Сгубишь только себя. А нам с тобой нужны силы. У нас двое таких.

Мать не ответила. Уставившись в одну точку, она о чем-то думала, глаза ее блестели. Присмотревшись, Бабирханов заметил слезы.

— Ты помнишь дворничиху Шуру, у которой было четверо детей — Витя, Лида, Борис и Тома? — спросил он, словно не замечая состояния матери.

Она не ответила.

— Так вот, — подвел он уверенно резюме, — там нормальный был один только Борис. — Он так говорил, словно открывал Америку, словно мама об этом не знала.

— Сама виновата, это я погубила твоего брата, — горько сказала она. — Я и твой отец. Это он вынуждал меня избавиться от третьего ребенка. Приносил какую-то гадость, чтобы я пила. Однако ребенок родился. И родился здоровым, крепким, красивым. Вероятно, те лекарства дали свои плоды теперь. Какая же я несчастная! Я должна умереть! — крикнула она, с силой ударив себя в грудь.