Бабирханов часто вспоминал отдельные эпизоды детства. Помнил, как все ребятишки детского сада с визгом и воем бросались в объятия задержавшихся с работы родителей, целовали их, ласкали. Сам он всегда почему-то сдерживался. За все годы он всего раза три поцеловал свою мать. Словно боялся хоть чуточку выплеснуть безграничное море сыновней нежности. Порой родственники упрекали его — она же твоя мать, а ты почему-то не обнимаешь, не поцелуешь. Не любишь, что ли, маму? Бабирханов прекрасно помнил, как отворачивался в детстве после таких упреков. Слезы обиды на взрослых и умиления к матери душили его, застилали ему глаза, он нередко лишался дара речи и, пытаясь скрыть свое состояние, немедленно покидал окружавшее его общество.
Бабирханов глубоко вздохнул и потянулся за сигаретой. Закурил, снова откинувшись на подушку дивана. Воспоминания, нахлынувшие на него, мешали в выборе решения…
Мысленно представил себе Эсмиру, целующуюся с кем-то. Вот этот кто-то обнимает ее, прижимает к себе. А она не то что не противится, наоборот, еще больше кокетничает.
Он чуть не задохнулся. Порывисто встал, выбежал в ванную, умылся. Вода несколько освежила его. Открыл дверцу холодильника и с неудовлетворением заметил, что он пуст. На столе валялись полузасохшие корочки хлеба, пустые банки из-под консервов и шпрот, кусочки затвердевшего сыра, недопитая бутылка пива. Пыль толстым слоем покрывала поверхность давно нечищенной мебели. Хотелось есть.
Щелкнул замок на входной двери, и в квартиру уверенными шагами вошла Лала. Она, вероятно, не думала застать мужа дома. Несколько секунд муж и жена молча смотрели друг на друга.
— Чего пришла? — грубо отвернулся Бабирханов.
— В этой квартире один угол мой, — жестко ответила она.
— Пятый угол.
— У меня есть дочь. А ты — как знаешь.
Бабирханов повернулся.
— Я тебя спрашиваю — зачем ты пришла?
— А я тебе повторяю — в этой квартире один угол мой.
— Ну, тогда уйду я.
— Скатертью дорожка. — Лала была бесстрастна.
— Зачем же тогда уходила?
— Дала тебе очухаться.
— Еще не успел.
Лала взвинтилась.
— Ребенка было жалко, — с ненавистью сказала она. — Два месяца девочка мучилась. Днем маялась, не находила себе места. Ночами долго не засыпала. Да это и понятно — не своя постель. И все время спрашивала — когда за нами придет папа? А папе, видите ли, некогда. У него любовь.
— Болтаешь, что взбредет в голову, — уклонился Бабирханов.
Ответ мужа подстегнул ее.
— А эта сегодня еще и поздоровалась со мной. Мразь… На чужих мужиков зарится. Чувствуется — помани пальцем — тут же прибежит.
— Перестань. Не заводись.
Немного поостыв, Лала уже спокойно, но решительно сказала:
— Я расскажу о твоей любви. Всем расскажу. И родным, и близким, и соседям. Опозорю и тебя, и ее. Вот увидишь.
— Она хорошенькая, вот ты и бесишься.
— Чего? — сделала гримасу Лала. — Хорошенькая? Да что в ней хорошего? Черная, как сажа. Костлявая, как баба-яга, как палка.
— Как чернослив. А сухие дрова жарче горят.
Она бросила на него угрожающий взгляд.
— Негодяй, ты опять издеваешься?
— Я не издеваюсь. Я просто констатирую факт. — Муж был невозмутим.
Лала отошла от стола, швырнув свою сумку на пол.
— Какая же я дура, — страдальчески произнесла она, — что согласилась на обмен. Теперь мучайся. Но так дальше не будет! Собирай документы для развода! Потом смотри себе на кого угодно и сколько угодно. Мне решительно наплевать!
Бабирханов подлил масла в огонь.
— Я обратил на нее внимание. Она действительно очень нежная. Заметил — она аккуратная, чистоплотная. Дети у нее всегда ухоженные. Сама очень опрятная.
Лала нервно усмехнулась.
— Если я намалююсь столько же, буду не хуже. Дурак ты. Ничего не понимаешь в женщинах.
— Она, между прочим, намного благороднее. Она…
Он не успел договорить. Лала кинулась на него, пытаясь ударить, закрыть ему рот.
— Откуда ты знаешь, что она благороднее? — задыхаясь от ненависти, прошептала она. — А? Ты с ней водишься, мерзавец, кровопийца?
Лала отошла от него.
— Да ну тебя, я с тобой жить не буду.
— Можно подумать, я прошу тебя об этом. И слушай теперь меня. — Он подошел к жене и посмотрел ей в глаза. — Я ее полюбил. Тебе ясно? Я женюсь на ней. Потому что люблю. Потому что не могу без нее.
— Бессовестный ты. А у тебя же дочь растет.
— Я люблю ее, — просто сказал Бабирханов.
— Этого мало, — затеплилась надежда, — у нее двое детей.
Читать дальше