Маргарита Оду - Мари-Клэръ

Ночь была такъ свѣтла, что я отчетливо видѣла всѣ кровати. И, переводя глаза съ одной на другую, я мысленно останавливалась около тѣхъ, кого любила. Почти напротивъ меня виднѣлись роскошные волосы Софи: они разсыпались по подушкѣ, и ея постель казалась оттого еще свѣтлѣе. Немного дальше стояли кровати сестеръ близнецовъ, Шемино-Гордой и Шемино-Глупой. У Шемино-Гордой былъ высокій, бѣлый, гладкій лобъ и большіе добрые глаза. Когда ей дѣлали выговоръ, она никогда не оправдывалась только пожимала плечами и презрительно посматривала кругомъ.

Сестра Мари-Любовь говорила, что у нея душа открытая, какъ ея лобъ.

Шемино-Глупая была вдвое выше сестры; ея жесткіе волосы росли почти у самыхъ бровей; она была коренастая съ широкими бедрами; мы ее звали сторожевымъ псомъ сестры.

А тамъ, въ глубинѣ спальни, спала Колетта. Она все еще думала, что я ухожу къ мадемуазель Максимиліэнѣ, она была увѣрена, что я очень рано выйду замужъ, и заставила меня обѣщать ей, что тогда я тотчасъ же возьму ее къ себѣ.

Моя мысль долго вертѣлась около нея. Потомъ я взглянула въ окно: тѣни липъ протягивались ко мнѣ. Мнѣ представилось, что онѣ пришли прощаться со мной, и я имъ улыбнулась…

За липами виднѣлась больница; она какъ будто отодвинулась вглубь, ея маленькія окна казались мнѣ больными, подслѣповатыми глазами.

Тамъ я тоже остановилась на сестрѣ Агатѣ. Она была такая веселая и добрая съ маленькими, что тѣ только смѣялись, когда она ихъ бранила.

Она дѣлала перевязки.

Когда къ ней приходили съ больнымъ пальцемъ, она встрѣчала насъ прибаутками и, смотря по тому, была ли передъ ней лакомка или кокетка, она обѣщала пирожокъ или ленту, — неопредѣленно кивая въ сторону, и, пока мы глазами искали ихъ, нарывъ былъ уже вскрытъ, промытъ, перевязанъ.

Помню, разъ отморозила я себѣ ногу, и она долго не заживала. Какъ то утромъ сестра Агата сказала мнѣ съ озабоченнымъ видомъ:

— Послушай, я тебѣ положу чудотворную мазь и, если твоей ногѣ не станетъ лучше черезъ три дня, ее придется отнять.

Три дня я старалась не ходить, чтобы не сдвинуть чудотворнаго лѣкарства, которое лежало у меня на ногѣ. Я думала, что это частица животворящаго креста или ризы Богоматери.

На третій день моя нога совсѣмъ зажила и, когда я спросила названіе чудеснаго лѣкарства, сестра Агата съ хитрой усмѣшкой сказала:

— Глупышка, это — мазь Артура Дивэна [2] Непередаваемая игра словъ: Di vain, фамилія извѣстнаго доктора, звучитъ, какъ divin, божественный, чудотворный. Прим. перев. .

Было ужъ очень поздно, когда я, наконецъ, заснула. Съ утра я стала ждать фермершу. Я хотѣла, чтобы она пришла, и въ то же время боялась этого.

Каждый разъ, какъ открывалась дверь, сестра Мари-Любовь быстро поднимала голову.

Когда мы кончили обѣдать, привратница пришла спросить, готова ли я къ отъѣзду.

Сестра Мари-Любовь отослала ее, сказавъ, что я сейчасъ буду готова.

Она встала, сдѣлавъ мнѣ знакъ слѣдовать за ней, помогла мнѣ одѣться, дала маленькій пакетъ съ бѣльемъ и вдругъ сказала:

— Завтра его привезутъ, а тебя уже не будетъ.

Смотря мнѣ въ глаза, она прибавила:

— Поклянись, что ты каждый вечеръ будешь читать De Profundis (заупокойная молитва).

Я поклялась.

Тогда она сильно прижала меня къ груди и выбѣжала изъ комнаты.

Я слышала, какъ она проговорила:

— О! Это слишкомъ, Боже мой, это слишкомъ!

Я совсѣмъ одна прошла по двору; фермерша, которая поджидала, немедленно увела меня.

Скоро я сидѣла уже между пустыми корзинами въ телѣжкѣ съ парусиннымъ верхомъ; была давно ночь, когда наша лошадь сама остановилась во дворѣ фермы.

Фермеръ вышелъ изъ дома съ фонаремъ, который покачивался у него на рукѣ и слабо освѣщалъ только его; онъ подошелъ къ намъ, помогъ мнѣ вылѣзти изъ телѣжки и, поднявъ фонарь въ уровень съ моимъ лицомъ, сказалъ, пятясь назадъ:

— Какая чудная работница!

Фермерша провела меня въ комнату, гдѣ стояли двѣ кровати, указала мнѣ мою и сказала, что завтра я останусь одна съ пастухомъ, такъ какъ всѣ уйдутъ на праздникъ Ивана-Купалы.

На слѣдующій день, какъ только я встала, пастухъ повелъ меня на скотный дворъ, чтобы я помогла ему задать кормъ скоту; онъ показалъ мнѣ овчарню и сказалъ, что я буду пасти ягнятъ вмѣсто старой Бибишъ; объяснилъ, что ягнятъ каждый годъ отдѣляютъ отъ матокъ, и что нужна вторая пастушка, чтобы пасти ихъ.

Онъ сообщилъ также, что ферма зовется Вилльвьеемъ, и что живется здѣсь хорошо, такъ какъ хозяинъ Сильвенъ и жена его Полина — хорошіе люди.