Маруша Кресе - Страшно ли мне?

Зима. Весна и лето так быстро пролетели. Всю осень шли дожди, снег выпал еще до Рождества. Рождество. Будем ли мы еще живы? Таких дней, как вчера, нам много не выдержать. Но я так каждый раз себе говорю. Таких дней, как вчера?

Вчера? Или это было сегодня? Представления не имею. Пришел командир и сказал мне: «Поведешь второй батальон в долину, а я с остальными поднимусь по склону». Он смотрел на меня. Он был красивый. Но эти его печальные глаза. Я вздрогнула.

«Господи», — подумала я. Испугалась собственных мыслей и чуть не выдала себя, чуть не сказала вслух: «Ты ведь погибнешь». Он и, правда, погиб. Я в его глазах увидела, что не выживет.

Мне страшно. Боюсь самой себя. Со мной так случалось не единожды. Сколько раз за минуту до боя я замечала в глазах товарища по оружию печать смерти, и каждый раз у меня возникало предчувствие, что он погибнет. И каждый раз это случалось. И каждый раз, каждый раз, — я мысленно прошу, сама не знаю кого, чтобы этого не случилось.

Так кто же я? Что со мной происходит? Эти страшные предчувствия смерти. Откуда у меня это? Начну верить в духов? Чем закончилась та индейская сказка? Мне ее рассказывал дедушка, мамин отец. Он шил на руках, не признавал швейной машинки. Я часами сидела рядом и слушала его истории.

Очень тяжело носить в себе страхи и предчувствия и молчать об этом. Даже Анчке не осмеливаюсь об этом рассказать.

«Ты сходишь с ума», — сказала бы она. Скорее всего, она начала бы меня бояться.

Все спят. Какой длинной будет эта ночь! Что будет завтра?

Мне поручили сообщить родным, что Виктор погиб.

«Они тебя любят, и Виктор был тебе как брат», — сказали.

Виктор. Каждое воскресенье с утра вместо того, чтобы повернуть к церкви, мы с ним отправлялись в лес, к ручью, пускали бумажные кораблики в неведомые дали. Виктор был капитаном, а я лоцманом. Я всегда прокладывал курс его кораблю. Мы оба еще никогда не видели моря. Даже настоящей реки не видели. Ручьи, омуты — наш мир.

В партизаны мы ушли вместе, и я все время за него боялся. Часто выполнял задания вместо него. Не знаю, почему. Может, потому что он носил очки, а может, от того, что он был крупнее меня и медленнее бегал. Мне все время кажется, что рослые люди неуклюжи. Иногда мы пускали по ручью бутылку с посланием.

Потом меня направили в Боснию. Без Виктора. Ночью на наших напали немцы и белые. Виктор бросился бежать, уронил очки и начал их искать, а потом ошибся направлением. Побежал прямо в руки нападавших. Его тело нашли на следующий день. Мне не хотели говорить, в каком виде его нашли. Я вырезал из дерева кораблик и положил на свежую могилу. Долго, долго стоял возле нее на коленях.

Его родные скрывались в сарае на солнечной стороне виноградника. Только бы не встретить мать Виктора, с отцом будет легче.

Он точно окаменел, смотрел в пустоту, и слезы текли по щекам.

Бегу, бегу. Убегаю. Останавливаюсь. Надо вернуться? Я сбежал. Сбежал, как последний засранец. Кто-то тяжело дышит, поднимаясь по склону. Неужели она? Как же долго я ее не видел.

«Меня отправили к ним, рассказать про Виктора и проводить их в безопасное место».

«А я сдрейфил. Сказал отцу про Виктора, а потом сбежал. Не смог вынести этого горя. Его, моего».

«Ну так пойдем со мной обратно и помоги мне».

Мы сидели на лавке перед сараем. Мать Виктора, отец и мы с ней. Солнце сияло. Мы не знали, что младшую сестру Виктора, Нежку, тоже убили. Мы ели яблоки и виноград. Мать рассказывает, как они с отцом ночью, может быть, через неделю после того, как ее убили, выкопали дочь и еще раз похоронили здесь, за сараем.

«Пусть будет с нами», — сквозь слезы говорит мать.

«А где похоронен Виктор?» — спрашивает отец.

«Там, в Кочевском лесу. Рядом с лагерем. Я оставил на его могиле наш кораблик».

Кораблик. Она, точно, поднимет меня на смех. Виктору? Кораблик на могилу? Он ведь уже был взрослым.

«Пойдемте с нами в надежное место. В Кочевском лесу есть партизанский госпиталь. Маленькие шалаши. Стоишь в двух шагах, а их не видно. Там безопасно. А здесь кто-нибудь из местных может вас выдать».

«Нет. Мы не можем оставить Нежку одну».

Мы с ней ждем и молчим. Смотрим на них. Кто первым нарушит молчание.

«Мы выкопали землянку. Удобно».

«Пойдемте с нами. Вы будете в безопасности, и не будете одни. И в госпитале сможете помогать».

Переглядываются.

«Лучше вы к нам загляните как-нибудь. Переночуете в наших хоромах», — усмехается отец, они нас обнимают. Мать крестит наши лбы.