Йозеф Рот - Тарабас. Гость на этой земле

От этих размышлений — как видно, то были путаные цепочки мыслей — оторвал Тарабаса голос ординарца, который сквозь закрытую дверь доложил, что через двадцать минут позвонит генерал Лакубайт, а потому полковнику надо идти на почту. Тарабас выругал примитивность и затруднительность почтовой связи — опять-таки одно из скверных последствий возникновения новых и совершенно лишних государств.

Он приказал зажечь свечи, выставить возле покойного почетный караул и вызвать священника, а сам пошел на почту. Приказал единственному дежурившему там сотруднику покинуть помещение, разговор, мол, пойдет о «государственных делах». Сотрудник вышел. Раздался звонок, и полковник Тарабас сам поднял трубку.

— Генерал Лакубайт!

Тарабас хотел коротко доложить. Но тихий ясный голос маленького генерала, долетавший словно с того света, сказал:

— Не перебивайте! — Затем он в кратких словах отдал распоряжения: приказ держать полк в готовности; лишь послезавтра в Коропту перебросят подразделения из полка отдаленного гарнизона Ладка; надо учитывать возможность новых беспорядков; все окрестные крестьяне намереваются поглядеть на чудо; необходимо просить местного священника успокоить людей; евреи поголовно все должны сидеть по домам — «коль скоро таковые еще существуют», — буквально так сказал генерал, и полковнику Тарабасу послышались в этом замечании насмешка и укор. — У меня все! — заключил генерал, но тотчас поспешно добавил: — Подождите!

Тарабас ждал.

— Повторите! Коротко! — приказал Лакубайт.

Тарабас оцепенел от ужаса и злости. Но покорно повторил.

— Разговор окончен! — сказал Лакубайт.

Подавленный, бессильный и разъяренный, уничтоженный слабым, далеким голосом хилого старика, который был не солдатом, а «всего-навсего адвокатом», грозный Тарабас покинул почту. Прощальное приветствие почтового служащего, который ждал у входа, чуть ли не удивило его. С виду крепкий, а на самом деле слабый и без прежней гордыни грозный Тарабас шел среди развалин городишка Коропты. По обеим сторонам улицы еще дымилось и тлело пожарище. И Тарабас, невзирая на свою действительно мускулистую, вполне крепкую фигуру, выглядел всего лишь как огромное привидение среди руин, пепла и всевозможных вещей, вперемешку стоящих возле домов, бестолково спасенных, брошенных. Не глядя на солдат и офицеров, он вернулся на постоялый двор. Вошел в трактирный зал и с удивлением замер на пороге. За стойкой, как ни в чем не бывало, кланялся еврей Кристианполлер. А конюх Федя, как ни в чем не бывало, мыл стаканы и стопки.

При виде еврея, целого-невредимого и беспечно занятого своей обычной работой, будто он вдруг вновь вышел из облака, которое до сих пор делало его незримым и защищало, у полковника Тарабаса тоже забрезжило подозрение, что иные евреи умеют колдовать и что этот вот трактирщик вправду в ответе за осквернение образа Богоматери. Огромная стена, неодолимая стена из гладкого льда и отшлифованной ненависти, из недоверия и чуждости, которая поныне, как и тысячи лет назад, разделяет христиан и евреев, будто воздвигнутая самим Господом, поднялась перед глазами Тарабаса. Вполне зримый за этим гладким, прозрачным льдом стоял сейчас Кристианполлер, уже не безобидный торговец и трактирщик, уже не просто ничтожный, но неопасный представитель презираемого слоя, а чуждая, непонятная и таинственная личность, вооруженная адскими средствами для борьбы против людей, святых, небес и Бога. И из невообразимых глубин тарабасовской души, как вчера из наивно богобоязненных душ крестьян и солдат, тоже поднялась слепая и жаркая ненависть к невредимому, словно бы вечно невредимым выходящему из всех опасностей еврею, который на сей раз случайно носил имя Натан Кристианполлер. В другой раз его будут звать иначе. В третий — опять же по-новому. Наверху, в комнате Тарабаса, лежал добрый верный Концев, мертвый навсегда, на веки вечные, погибший за этого неуязвимого, окаянного Кристианполлера. Сотни тысяч евреев не пожалел бы Тарабас за сапог покойного фельдфебеля Концева! На почтительное приветствие Кристианполлера Тарабас не ответил. Сел. Не заказал ни чая, ни шнапса. Знал, что трактирщик и без того скоро придет с напитками.

И Кристианполлер пришел. Пришел со стаканом горячего, исходящего паром, золотистого чая. Он знал, что сейчас Тарабас не в настроении пить спиртное. Чай успокаивает. Чай проясняет помыслы смятенных, а разумным ясность не опасна. Он заварил чай в аду, мелькнуло в голове у Тарабаса. Откуда он знает, чего мне хочется? Когда вошел, я решил попросить чаю. И поскольку Кристианполлер угадал желание Тарабаса, полковник почувствовал себя польщенным, вопреки собственному недоверию. Не смог противостоять определенному восхищению перед евреем. Вдобавок ему было любопытно узнать, каким образом Кристианполлер сумел спрятаться и появиться вновь, как всегда, свежим и бодрым. И он начал допрос: