Филип Рот: Цукерман освобожденный

Исполненная им ария пробрала и его самого. Карие зрачки сверкали, как расплавленный металл — казалось, упади капля из глаза Пеплера, она прожжет тебя насквозь.

— Ну, если дело обстоит так, — сказал Цукерман, — вам надо этим заниматься.

— Я и занимаюсь. — Пеплер выдавил из себя улыбку. — Десять лет жизни на это ушло. Вы позволите? — Пеплер указал на пустой стул.

— Да, пожалуйста, — ответил Цукерман, стараясь не думать о последствиях.

— Только над этим и трудился, — сказал Пеплер, в возбуждении ерзая на стуле. — Трудился каждый вечер в течение десяти лет. Да вот таланта у меня нет. Так, во всяком случае, мне говорят. Я послал свою книгу в двадцать два издательства. Я пять раз ее переписывал. Я плачу молодой учительнице из школы «Колумбия» в Саут-Ориндже, которая до сих пор считается одной из лучших, плачу почасово — она исправляет мне грамматику и пунктуацию там, где надо. Я бы и помыслить не мог показать кому-нибудь хоть страницу этой книги, пока она не проверит все ошибки. Слишком уж дело важное. Но если сочли, что у тебя нет таланта, — все, разговор окончен. Вы можете решить, что я просто озлобился. Я бы на вашем месте так и подумал. Но эта учительница, мисс Дайамонд, она считает: сейчас им достаточно увидеть, что это от Алвина Пеплера, и рукопись сразу летит в мусорную корзину. Они как увидят мое имя, дальше не читают. Я теперь для любого самого мелкого из издателей личность анекдотичная. — Он говорил лихорадочно, но взгляд его теперь, когда он сидел за столом, казалось, был прикован к остаткам сэндвича на тарелке Цукермана. — Вот почему я спросил вас про агента или издателя — хочу, чтобы посмотрел кто-нибудь новый, без предвзятости. Тот, кто поймет, что это все серьезно.

Цукерман, сам любитель всего серьезного, все же не собирался поддерживать беседу об агентах и издателях. Если у американского писателя и могла найтись причина искать убежища в коммунистическом Китае, то только одна — уехать за десятки тысяч километров прочь от подобных разговоров.

— Но есть же еще и вариант с мюзиклом, — напомнил ему Цукерман.

— Серьезная книга — это одно, а бродвейский мюзикл — совсем другое.

Еще одна тема, которой Цукерман хотел бы избежать. Звучит как заявка на курс в Новой школе [5] Новая школа — частный исследовательский университет в Нью-Йорке. .

— Если, — слабым голосом добавил Пеплер, — его когда-нибудь поставят.

Цукерман, оптимистично:

— Ну, если у вас есть продюсер…

— Да, но пока что это только джентльменское соглашение. Пока никаких денег не заплачено, ничего не подписано. Работу предполагается начать, когда он вернется. Тогда мы и заключим сделку.

— Ну, это уже что-то.

— Поэтому-то я и приехал в Нью-Йорк. Живу у него, наговариваю на магнитофон. Мне предложено только это. Он, как и магнаты издательского мира, не хочет читать то, что я написал. Хочет, чтобы я наговаривал на пленку, пока он не вернется. И чтобы никаких размышлений. Только истории. Ну, нищему выбирать не приходится.

На этой ноте можно и попрощаться.

— Но вы, — воскликнул Пеплер, увидев, что Цукерман встает, — съели только половинку сэндвича!

— Нет времени. — Он показал на часы. — Меня ждут. У меня встреча.

— Прошу прощения, мистер Цукерман. Вы уж меня извините.

— Удачи с мюзиклом. — Он пожал Пеплеру руку. — И во всем остальном удачи.

Пеплер не мог скрыть, что расстроен. Пеплер вообще ничего не мог скрыть. Или это способ скрыть все? С ходу и не решить, и вот — еще одна причина уйти.

— Огромное спасибо. — А затем, приниженно: — Слушайте, от высокого к низкому…

Что теперь?

— Вы не будете возражать, если я съем ваш огурчик?

Это что, шутка? Издевка?

— Никогда не могу удержаться, — объяснил он. — С детства у меня такая заморочка.

— Да ради бога, — сказал Цукерман, — не стесняйтесь.

— Вы правда не хотите…

— Нет-нет.

Он не сводил глаз и с недоеденной половинки сэндвича. И он не шутил. Был слишком сосредоточен.

— Ну, раз уж я начал… — сказал он с самоуничижительной улыбкой.

— Да конечно.

— Видите ли, у них в холодильнике нет еды. Я рассказываю в магнитофон все эти истории, и меня начинает мучить голод. Просыпаюсь посреди ночи, вспомнив, что забыл что-то наговорить, а есть нечего. — Он завернул половинку сэндвича в салфетку. — Все доставляют на заказ.

Но Цукерман уже отошел от столика. Оставил на кассе пятерку и двинулся дальше.

Пеплер нагнал его двумя кварталами западнее, когда Цукерман стоял у светофора на Лексингтон-авеню.