Филип Рот: Цукерман освобожденный

— Да, конечно, — ответил Цукерман, обрадовавшись, что хоть что-то может сказать. — Вы — победитель викторины. Участвовали в одной из передач.

О, это было далеко не все. Источавшие подобострастие карие глаза скорбно и обиженно блеснули, налившись не слезами, куда хуже — правдой.

— Мистер Цукерман, три недели подряд я был победителем самой важной из них. Важнее, чем «Двадцать один». В денежном выражении приз был больше, чем в «Вопросе на 64 тысячи долларов». Я был победителем «Умных денег».

Цукерман, насколько ему помнилось, не видел ни одной из этих викторин конца пятидесятых и одной от другой не отличил бы; у него с первой женой, Бетси, даже телевизора не было. Впрочем, он вспомнил, что кто-то из родственников — скорее всего, Эсси — однажды упомянул о семействе Пеплер из Ньюарка и об их чудаковатом сыне, победителе викторин и бывшем морпехе.

— И именно Алвина Пеплера выпихнули, чтобы дать дорогу великому Хьюлетту Линкольну. Моя книга об этом. О том, как американскую публику обвели вокруг пальца. Манипулировали доверием десятков миллионов невинных людей. И о том, как я стал парией за то, что предал это огласке. Они меня создали, а затем уничтожили, но, мистер Цукерман, они меня еще не добили. Остальные участники событий давно уже продвинулись дальше — вперед и вверх по корпоративной лестнице, и всем глубоко наплевать, что они воры и лжецы. Но поскольку я для этих жалких мошенников лгать отказался, десять лет я ходил заклейменный. Любой жертве маккартизма куда лучше, чем мне. Вся страна обратилась против этакого мерзавца, с невиновных были сняты все подозрения и так далее, пока хоть какая-то справедливость не восторжествовала. А имя Алвина Пеплера по сей день во всех телекомпаниях под запретом.

Цукерман наконец припомнил, какой шум поднялся вокруг этих викторин, но вспомнил не столько Пеплера, сколько Хьюлетта Линкольна, философического юношу-журналиста из глубинки, сына губернатора Мэна от республиканцев — он, когда участвовал в состязаниях, был самой известной телезнаменитостью Америки, им восхищались школьники, их учителя, их родители и дедушки с бабушками, пока не разразился скандал и школьники узнали, что ответы, так легко вылетавшие из уст Хьюлетта Линкольна, когда он сидел в отдельной кабинке во время викторины, ему заранее передавали продюсеры. История попала на первые полосы газет, а кончилось все, подсказала Цукерману память, нелепее не придумаешь — дошло до расследования в конгрессе.

— Мне бы и в голову не пришло, — рассказывал Пеплер, — нас сравнивать. Образованный писатель вроде вас и человек, которому повезло родиться с фотографической памятью, — это явления совершенно разные. Но пока я участвовал в «Умных деньгах», заслуженно или нет, меня уважала вся страна. Спросить меня, так я считаю, еврейскому народу никак не помешало, что морпех, ветеран двух войн стал их представителем и три недели подряд держался в победителях главной телевикторины Америки. Возможно, вы с презрением относитесь к таким шоу, даже к честным. У вас больше, чем у кого бы то ни было, есть такое право. Но в те времена обычные люди воспринимали это иначе. Поэтому, когда в эти три великие недели я был лидером, я открыто говорил о своих религиозных убеждениях. Сказал с самого начала. Я хотел, чтобы вся страна узнала, что еврей-морпех умеет сражаться не хуже остальных. Я никогда не называл себя героем войны. Куда мне до героя. Я, как и все, трясся от страха в окопе, но никогда не удирал, даже под обстрелом. Разумеется, на полях сражений было немало евреев, и куда храбрее меня. Но именно я оказался тем, кто рассказал об этом американскому народу, а если я сделал это посредством викторины — что ж, такой уж путь мне был предоставлен. Потом, разумеется, в «Вэрайети» меня стали обзывать, придумали словечко «викторинчик», и это было началом конца. Викторинчик — через «ч». А ведь я был единственным, кто не хотел пользоваться их ответами. Я хотел от них только одного — пусть мне дадут тему, чтобы я мог все изучить и запомнить, а потом — сражаться, честно и по справедливости. Да я мог бы тома написать об этих людях, о том, что они со мной сделали. Вот почему то, что я случайно встретил вас, вдруг оказался рядом с великим писателем из Ньюарка, — это в данный момент для меня настоящее чудо. Потому что, если я смогу написать и издать книгу, я искренне уверен — люди прочитают ее и во всем удостоверятся. И я смогу восстановить свою репутацию. И та толика хорошего, что я совершил, не канет в забвение. Те невинные, кому я навредил, кого опорочил, миллионы людей, кого я подвел, в особенности евреи, они наконец узнают, как все было на самом деле. Они простят меня.