Любовь Руднева - Встречи и верность

— Битва при Каннах…

Его плавная речь густо пересыпана французскими, немецкими фразами. Он не снисходит до того, чтобы перевести нам хоть одно свое любимое изречение, а ведь наверняка знает, что многие из нас даже в гимназии не учились. Но читает Свечин интересно, только, мне кажется, слишком часто восклицает:

— Как утверждал Клаузевиц, как думали Мольтке и фон Шлиффен…

Сижу около Чапаева в первом ряду. Не моргая смотрит он на Свечина, ничто не отвлекает его внимание. Может, думаю, Василий Иванович, обладая горячим воображением, уже и не сидит рядом со мною, Шароновым, командиром эскадрона из Казани, в бывшем дворце Шереметьева на улице Воздвиженке. Наверное, он весь там, где развертывается сейчас битва.

Гляжу, суживаются глаза Чапаева, забрало его за живое.

Вот уже Ганнибал, карфагенский военачальник, совершил обход в полторы тысячи километров, пересек Пиренеи, перевалил через снежные Альпы и топчет Апеннинский полуостров. Так шагает он в своем третьем веке до рождества Христова и приближается к Риму.

Уже сойдясь близко с Василием Ивановичем, я не раз слышал полюбившиеся ему истории. Еще в окопах русско-германского фронта, пристрастившись к чтению книг, Чапаев зачитывался жизнеописаниями Суворова, Пугачева, Ганнибала. Вот впервые от Чапаева я и услышал об этом африканце. Мы толковали о нем и в долгие ночи — иногда вызывали нас по тревоге в город, где нет-нет, а враг с оружием в руках поднимал свою змеиную голову.

Теперь же Василий Иванович вместе со всеми слушает лекцию Свечина о битве при Каннах, и мы продираемся, чуть ли не пыхтя, через заграждения из французских и немецких фраз. Наверное, бывший полковник читал нам точно так же, как слушателям царской академии. Но мы упрямо пытаемся уследить за ходом мысли Свечина, и, кажется, нам это удается.

Ганнибал готовит свою армию к поединку с войсками римлян, а секундантом битвы у нас на глазах становится Свечин.

Произошло сражение на реке Требия, у Тразиманского озера. Ганнибал провел своих воинов через вязкие болота, шагая по трупам павших животных. Карфагенец позаимствовал у римлян вооружение, построение легионами, у них под носом более месяца обучал свое войско новому маневру, взаимодействию конницы и пехоты.

Чапаев иногда дергал себя за ухо, за усы, его руки уже ни на мгновение не оставались в покое, он будто сердился или пытался что-то ухватить, изрядно отвлекая меня.

Но вот Свечин вошел в 216 год до нашей эры так просто, как в нашу аудиторию. И вслед за ним все мы оказались в Каннах, где Ганнибал захватил продовольственные склады римской армии. События нарастали. Тяжеловооруженные римляне стали тремя линиями, в каждой по двенадцать шеренг — это тридцать шесть шеренг в глубину. Каково было им, закованным в латы, с тяжелыми щитами и громоздкими пиками, размахнуться?

— Получились консервы, — тихо, но отчетливо проговорил рядом со мной Чапаев. — Заковал их дурак Варрон, значит, дрались только первые шеренги.

Свечин продолжал. Слабая конница римлян стояла на флангах. У Ганнибала сил было почти вдвое меньше, в центре он поставил слабейших, по флангам отборную пехоту и конницу. Нумидийской конницей командовал его брат, Газдрубал.

Римляне ударили в центр карфагенского войска. Середина прогнулась, и римляне устремились в мешок. Боевой порядок войск Ганнибала принял вогнутую, охватывающую форму.

Рядом со мной Чапаев, как эхо, повторил:

— Двухсторонний охват противника.

Свечин со вкусом оценивал боевые качества нумидийской конницы, завершившей разгром римлян.

Чапаев на мгновение откинулся, а потом вытянул шею вперед, будто во что-то всматриваясь, а я досадовал на его горячность.

Свечин чуть повысил голос:

— Классическая операция на окружение противника вошла в историю военного искусства как непревзойденный образец и была повторена только великой прусской армией в тысяча восемьсот семидесятом году под Седаном.

— Нет, — перебил Свечина высокий, убежденный голос. — Нет! Военная операция не колодка, двух одинаковых битв по ней не сошьешь.

Я не сразу понял, что это всполошился Чапаев.

Но Василий Иванович уже вскочил на ноги и, повернувшись вполоборота к аудитории, заговорил страстно:

— Верно, Ганнибал герой, талант. Варрон против него пустой человек, римский банщик. Да разве герой двести шестнадцатого года до Христова численника нам указка? Карфагенец нам крест святой? Нет! Может, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году вся Россия вывернула наизнанку Канны и фон Шлиффена…