Любовь Руднева - Встречи и верность

И на просьбу Петьки отпустить его в окопчик, на передовую, ответил согласием. При этом Плясунков так сильно тряхнул своей круглой, стриженой головой, что фуражка откатилась в угол избы.

Иван Плясунков, наш командир, еще до встречи с Чапаевым правильно определил, что, если мы начнем отход, белочехи пойдут по пятам и расколошматят нас.

Теперь он объяснял нам коротко и ясно:

— Увидят спину и ударят пониже спины.

В глазах Плясункова Вспыхивали зеленые огоньки, зрачки сузились, видно было — он весь горит боем. А жарче его я не видывал человека — во все он вносил горячее упорство.

Маленькая Дуня суетилась вкруг Петьки, уговаривала отлежаться у нее, в чистой медицинской избе. Да куда там! Петька стеснялся — не мог сидеть перед ней в исподнем и все мучился, пока мы не увели его обратно, на самую передовую.

Тараска ускакал в полк к Ивану Кутякову. Чапаев велел Кутякову отказаться от лобовой атаки на белочехов; теперь должен был Кутяков пробраться через. Гусиху в тыл врага и с севера наброситься на него, а потом идти на Николаев.

Сам Василий Иванович и Плясунков только и ждали, когда Кутяков ударит по белочеху.

А пока мы не могли оторвать головы от земли-матушки. Чехи всё били в нас из своей тяжелой батареи, посылали огромные снаряды, осколки впивались в живую от людей землю. Вдруг чувствуем — захлебнулся белочех, и вовремя: уж мочи нашей не было.

Петька так тяжело дышал, что, когда замолкли орудия, слышно стало: свистит у Петьки в груди, будто тащит он на себе гаубицу в гору.

В это время, оказывается, Иван Кутяков с тыла подошел к чешской батарее и велел своим артиллеристам пройтись по ней беглым огнем. На полном галопе артиллеристы Кутякова вылетели вперед и прямой наводкой окатили картечью тяжелую батарею. Прислуга оставила орудия и бросилась к укрытию. Не давая им опомниться, с криком «ура», кутяковцы пошли в атаку и перебили артиллеристов этой самой Центральной Европы.

Тут Чапаев и Плясунков повели нас в лобовую атаку. Катились мы к переправе не чуя ног и одолели ее. Но отдыха нам не было: Чапаев приказал продолжать движение на Николаев.

Так прошел день, а к вечеру мы стали выдыхаться, утомление брало свое.

В час пополуночи застряли мы около деревни Пузанихи, прикрывались только ночной темнотой. А у Кутякова в это время стряслось такое, что могло всем нам жизни стоить.

Слышит командир батальона, Бубенец, скрип подвод — не одной, не двух, чует: подвод этих — сила. В полной темноте подходит к первой, спрашивает возницу:

— Кого везешь?

— Чиха, — отвечает возница-татарин.

Еще вопрос, еще другой, и выясняется: на подводе чешский полковник.

Бубенец, быстрый в решениях, как щелкнет каблуками, аж в темноте слышна белочеху такая офицерская вежливость. И недолго думая громко говорит:

— Имею честь, пан полковник, представиться: капитан Добровольческой армии Арзамасов. Необходимо доложить моему командованию, что вы на подходе к Николаеву. Я немедленно вернусь с разрешением и буду сопровождать вас, чтобы наши части, подошедшие из Балакова, не причинили вам, по недоразумению, ущерба.

Вот что-то вроде этого отрапортовал наш Бубенец полковнику белочехов. Тот обрадовался встрече с Добровольческой армией и разрешил Бубенцу удалиться, а сам, верно, соснул. Тем временем подходили все новые и новые подводы, белочехи спали, возницы — мобилизованные крестьяне — одни дремали, другие переругивались. А Кутяков, хоть и сильно контуженный в дневном бою, глаз не смыкал и, узнав об опасной встрече, сейчас же приказал подвести вплотную к обозу два батальона и в упор стрелять по белочехам.

Обалдевшие солдаты и офицеры в темноте избивали друг друга, а мы шли ускоренным маршем в Николаев и вышибли врага из родного города.

На самом деле Добровольческая армия при известии о взятии Николаева откатилась от Балакова. Всюду мы заняли свои прежние позиции.

Но что творилось в Николаеве! На улицах валялись зарубленные, исколотые — мальчики с разбитыми черепами, девчонки с изуродованными лицами; не пожалел враг и седин. Слышал я, как стонали наши ребята, обхватив своих мертвых дорогих людей.

Под утро на одной из улочек Николаева я наткнулся на нашего красноармейца. Он стоял, скорчившись над трупом. Подошел я к нему совсем близко, и странно мне было видеть, как согнулся солдат и не мог разогнуться, а лежал перед ним всего-навсего белочешский офицер — враг.

У убитого аккуратно натянута на голову чешская шапочка, из-под нее выбиваются вьющиеся светлые волосы.