Михал Хороманьский - Певец тропических островов

— И что ж за книга? — спросил кто-то.

— "Корсар" Конрада…

Выйдя из ресторана Врубеля, адвокат Гроссенберг свернул в сторону улицы Монюшко. Уже издалека можно было увидеть радужное сияние над освещенным входом в "Адрию" и дремлющих перед подъездом извозчичьих лошадей, уткнувшихся мордами в мешки с овсом. "Адрия" помещалась в подвале. Вниз вела выстланная узорчатым ковром лестница с латунными перилами. Все было залито ярким светом неоновых ламп. Но едва адвокат, оставив в гардеробе шляпу и заплатив два злотых только за вход, переступил порог танцевального зала, его окружил розовый, как будто даже кровавый полумрак. Пахнуло пудрой, духами и полуобнаженным женским телом. Справа тянулась длинная стойка бара, слева были столики, подсвеченный стеклянный пол и ложи, забитые буквально до отказа. Ошеломленный и возбужденный гулом голосов, адвокат обошел часть танцевального круга и свернул в анфиладу застеленных коврами залов уже меньшего размера, где не было ни музыки, ни паркетных пятачков для танцев. Свет здесь казался совсем уж кровавым и напудренной наготой пахло сильнее. Гроссенберг напряг зрение, но и тут не увидел никого из знакомых, если не считать некоего, сидевшего на диванчике в обществе актрис, одновременно и красивого, и чуть ли не уродливого господина, которому адвокат не замедлил поклониться с искренним восхищением, невольно при этом заулыбавшись. Уродливый красавец, рыжеватый блондин с женственным ртом, тоже был актером, причем далеко не из последних [86] Речь идет об Александре Венгерко (1893–1942) — известном актере и режиссере. . В его исполнении герои Шоу искрились таким комизмом, что потом и в жизни на него трудно было смотреть без улыбки. Раскланиваясь с ним, адвокат, естественно, не предполагал, что в недалеком будущем их ждет оккупация и этот замечательный актер будет скрываться где-то в деревне, в доме приходского священника, пока его не схватят и не расстреляют гестаповцы.

— Господин адвокат! — услышал Гроссенберг у себя за спиной.

Это еще кто? — подумал он, обернувшись. К нему, помахивая рукой, приближался какой-то морщинистый тип в широченных и ужасно мятых брюках. Воротник его пиджака и плечи были припудрены перхотью. Ну конечно! — редактор Трумф-Дукевич, с недавних пор протестант, который, женившись, угодил из огня в полымя, извергаемое новой его половиной, обожающей драмы и не менее глупой, чем предыдущая.

— Вы один, господин адвокат?

— Да вот, ищу знакомых, но пока никого не вижу. Только Венгерко сидит вон там — к сожалению, в обществе… — И адвокат кивнул в сторону рыжеватого актера.

— А мы вам махали — вы не заметили… У нас ложа…

В ложе — на темно-пурпурном фоне — сидели те самые пожилые дамы, с которыми адвокат ездил в Служевец и которые теперь, сверкая скромной наготой ключиц, ели пломбир. Дамы эти, родные сестры и богатые помещицы, привезли в Варшаву племянницу, чье парчовое вечернее платье мелькало на танцевальном кругу. Напротив же них адвокат, к своему удивлению, увидел серый костюм серою господина, представителя "ночной профессии". Позднее выяснилось, что он сопровождает красивую племянницу, а с редактором Трумфом и вовсе на "ты".

— Милейший пан поручик только что рассказал нам ужасную, ужасную историю… Но при этом проявилась его необыкновенная душевная доброта! — воскликнула одна из сестер с восторженностью, свойственной некоторым дамам того времени, воскликнула прежде, чем Гроссенберг успел сесть. — Поручик, вы не откажетесь повторить свой рассказ адвокату?.. Я без конца могу вас слушать развесив уши…

Сероволосый поручик поглядел на серебристое платье племянницы, которая, медленно кружась, как раз проплывала мимо ложи. Серебряную ткань на спине перерезал черный мужской рукав. Голос у поручика был мягкий и приятный.

— Господи, — произнес он этим своим голосом, — мы… нам… — тут он улыбнулся, — нам следует быть готовыми к тому, что факты — а факты вообще имеют обыкновение жить собственной жизнью — могут выйти из-под нашего контроля… Но все хорошо, что хорошо кончается.

— Поподробнее, пан поручик! Умоляем, со всеми подробностями! — воскликнула другая сестра.

— С подробностями? Извольте!..

У адвоката, вслушивавшегося в звуки приятного, можно сказать, серого голоса, по мере того как число этих подробностей возрастало, перед глазами замелькали цветные изображения: садик при ресторане, розовая раковина театра в глубине, домик, на стене которого вместо "Спортивный" вполне могло быть написано "Гостиница Шомберга" и могли висеть афиши, объявляющие о выступлении оркестра Цанджиакомо. И, наконец, сидящий за столиком мужчина в панаме, чьи длинные ноги покоились на соседнем садовом стульчике. Конрадовская сценография на берегу Вислы. Адвокат Гроссенберг, как в свое время и тот молодой человек в панаме, невольно задумался, сколько случайных и сколько неслучайных случайностей в том, к чему он сейчас прислушивался, — в этих подробностях.