Леонид Огневский - На другой день

Потом Людмила долго плескалась под умывальни ком, вся в мыльной пене, хлопьями падавшей в эмалированный таз. С шеи, по желобку голой спины, по белым камушкам позвонков до пояса протек ручеек. Людмила поежилась, задрожала. Но уже по всему телу распространялся освежающий холодок, и от одного этого казалась ощутимее радость.

На кухонной плите трещало по сковородкам постное масло — Мария Николаевна пекла в честь выходного дня блины. Муки не было, она размочила лапшу — вот и тесто.

— Пробуй-ка, — предложила она подошедшей невестке. — Со сковородки горячие, с тарелки похолодней…

Но и с тарелки блин оказался горячий. Людмила держала его на кончиках пальцев и осторожно обкусывала края.

— И когда ты, мама, научилась кулинарному мастерству и всем этим фокусам?

— Здравствуйте! Будто мало прожила на белом свете, будто тем и занималась всегда, что проверяла ваши тетрадки. — Мария Николаевна застлала чистой скатертью стол. — Одевайся поскорей и садись. Галочка, прибирай игрушки и тоже к столу.

— Покушаем, Галя, и пойдем гулять в парк, — сказала Людмила.

Мысль о парке у нее возникла только сейчас, очевидно, навеянная воспоминаниями сна. И летом-то не бывала в парке, а сейчас, осенью, захотелось сходить.

Прыгающую от радости Галю одели в пальтецо на легкой подкладке, уже коротенькое для нее, по приличное, неизношенное, в волосы внучке Мария Николаевна вплела алую ленту. Сама Людмила даже в тяжелые годы войны, в дни и месяцы траура по Виктору не забывала следить за собой. Те немногие вещи, которые удалось сохранить, она умела разгладить, вычистить, сделать, как новые, и всегда выглядела нарядной.

— Пока тепло, надела бы платье цветочками, — посоветовала она невестке. — Или новое, васильковое.

— А по сезону ли? Может, очень кричащие?

— Страх-то какой! Пока молода, кричи. А сезон… Как раз под стать осени, вон сколько солнца и пестроты в природе. — В доказательство старушка показала на окно, на склоненные к раме ветки акации и ранетки с листками и зелеными еще, и лиловыми, и золотистожелтыми, и желтыми с краснотой. Между деревьями виднелось утреннее свежее небо. — Ни одного облачка, сплошная голубизна!

Вскоре Галочка щебетала возле нарядной матери. Мария Николаевна оправила складки на платье невестки, оглядела обеих со стороны.

— Ну, счастливенько.

Осень!.. Людмила любила сибирскою осень, сухую и длинную, в позолоте доброго солнца и в разноцветном убранстве деревьев. Следом за Галочкой влетела она в открытые настежь ворота Парка культуры. И парк этот Людмила любила. С детства. Как в тайге, здесь вперемежку росли кривые березы, чопорные в темной зелени елки и медностволые сосны, гордо вскинувшие шапки вершин. Это и в самом деле был кусочек тайги, оставленный строителями заводов и города. Только павильоны в гирляндах флажков, скульптуры, дорожки, присыпанные желтым песком, и делали его похожим на обычный городской парк.

Непроглядный в летнее время, теперь парк был редок и как бы пуст. Ветер шумел в сосновых вершинах, спускался ниже и зыбал сучья берез, полуголых — чуть где листочек, — сорвавшись на землю, катил по аллеям нападавший раньше и успевший потемнеть и высохнуть лист.

Людмила прошлась по дорожке и почувствовала — хмелеет. Вот так же было после первой встречи с Виктором, до войны. Тогда, ранней весной, забежала сюда, чтобы подумать, что между ними произошло, но голова от чудодейственной свежести закружилась, и она не смогла разобраться в собственных чувствах. Что же занесло ее в аллеи осеннего парка теперь?

У павильона из тонкого теса со стеклянным куполом и широкими окнами толпился народ. Пиджаки и ватники, военные гимнастерки, плащи… В отдельном кружке, рядом с Абросимовым и Горкиным стоял Павел Иванович. На нем, как и накануне, был темно-синий костюм, в гражданском он совсем другой, моложе и веселее. Вот он взял из рук Горкина какой-то чертеж и развернул его. И Людмила догадалась, припомнила: сегодня же городская конференция рационализаторов и изобретателей; накануне, после планерки — планерку почему-то проводил не Подольский, а Дружинин — Павел Иванович приглашал на конференцию всех, и вот заводские собираются.

В это время заспоривший с Дружининым Горкин повернулся в ее сторону, и Людмила смущенно подумала — вдруг окликнет, заторопилась по широкой аллее. Она еще будет вместе со всеми. Через десять минут!

Из глубины парка подул ветерок, густо настоенный на сосновой хвое, на цветах и травах. Людмила вскинула голову и на секунду закрыла глаза. Как хорошо! Ну чем осень хуже весны?