Леонид Огневский - На другой день

А на другой день сыто накормленный и тепло одетый "рабочий-хрестьянин" выведал, что ему требовалось, и перебежал к своим.

"Растяпа!" — обозлился на своего ординарца командир. Он пригрозил ему трибуналом за пособничество врагу, да в завязавшейся потасовке Токмаков изрубил на куски двоих белопогонников, а третьего живьем приволок в штаб и этим заслужил прощение. С той поры Рупицкий и вставлял к месту слова "душа нараспашку".

— Ты бы хозяйство свое получше вел, — между тем говорил Токмакову Никифор Петрович, — вот и не пришлось бы зябнуть на второй картотеке да попрошайничать. Заморил скотину без сена, вот она тебе и не дает ни масла, ни молока, чтобы превращать в чистые денежки.

— Так оно же сгорело, сено-то, — развел руками Михал Михалыч. — Подчистую сгорело на всей елани.

— Плохо глядел!

— Из-за лесу не видно.

— То-то, что из-за лесу! Другие директора, даже самых маленьких предприятий, внеплановые накопления дают, а ты все просишь у своего государства, все в долгах, как баран в репьях.

— А кто там из директоров больше дает? — отодвигая от себя чашку с блюдцем, полюбопытствовал Токмаков. — Подольский, поди? Этот орел! На подсобное иной раз залетит, с одного взгляда все видит. Пожалуешься ему на недостатки, он: "Ты смелей, Токмаков, смелей! Если смелость города берет, то молоко и сметану она должна взять от коровки".

— Твой Подольский! — буркнул Никифор Петрович. — Такой же, как ты, иждивенец, одной полосы бурьян. Только хитрости у него не с твое. Хитрости и лукавства. Я и зашел-то сегодня больше к Людмиле, насторожить, ой, зорко за некоторыми надо глядеть главному бухгалтеру. Ведь посадите горный завод с денежками на мель. Уже посадили. Как вас партия терпит, таких!

Михал Михалыч подвигался на стуле, покряхтел, но прекословить не стал — критика! Петрович, он всегда любит покритиковать, выявить недостатки.

— Ну, к новому-то году и я выбьюсь в люди, оживу. К новому году свежие огурцы с помидорами в теплицах появятся, денежку на счет поведут, коровки нам нут по очереди телиться, потечет молоко, зажурчит серебришком… Не только городские организации — область помогать начинает: наряды на комбикорм вырешила, поголовье дополнительное дает… к весне, смотришь, окрепли, разбогатели, превратились в пригородный совхоз.

— Не зарекайся-ка ты, будущий совхозный директор, не строй по Манилову мост, — грубовато сказал Рупицкий. — На сегодня гляди со вниманием.

— Ну, натурально, батенька мой.

— Не получилось бы опять натурально, как с сеном пли с тем рабочим-хрестьянином. Коллектив у тебя, как видно, дряннущий, ох, в оба гляди, Токмаков.

— Да уж вы не накликайте ему повой беды, — вмешалась Мария Николаевна. — Не век же ошибаться человеку — Как и Рупицкий, она недолюбливала Токмакова за его беспечность и ротозейство, по зла не хотела. — Лучше повспоминаем хорошее, о хорошем поговорим. Да чай пейте, еще могу подогреть.

Приятели разошлись по домам уже при огнях… Пробовали, как предлагала Мария Николаевна, говорить о прошлом и настоящем хорошем, но опять как-то незаметно переходила на "вторую картотеку" Токмакова, а под конец заговорили так крупно, что хозяйке пришлось намекнуть, что у нее разболелась голова.

Без гостей она села на диван и задумалась. Никогда еще в последние годы Никифор Петрович не был таким придирчивым к бывшему ординарцу, как теперь; бывало, напомнит о душе нараспашку, посмеется над Токмаковым и оставит его в покое, теперь даже бараном в репьях назвал. И о Подольском всю правду сказал.

Мария Николаевна хорошо знала Рупицкого: старый верный партиец. И уж если Никифор Петрович начинает метать молнии, значит, не зря.

Мария Николаевна разняла занавески и поглядела в окно. Темень. Восьмой час, а невестки все нет, заработалась. Ох, беспокойная! Такую и настораживать нечего, денно и нощно настороже.

Невысокая полная женщина в новых резиновых сапожках, в черном пальто и пестром шерстяном платке шла так быстро, что Людмиле никак не удавалось догнать ее. Только обогнула угловое здание телеграфа — сапожки поблескивают, пересекая улицу; едва успела перейти улицу — пестрый платок порхнул в открытую дверь продуктового магазина. "Уж тут-то я тебя изловлю!" — подумала Людмила. Но она вынуждена была продолжить погоню и в продуктовом, и по соседству с ним промтоварном магазине; при выходе из промтоварного негромко окликнула быстроногую:

— Полина! Товарищ Ельцова!

— Нет, Вергасова, — быстро обернулась она. Чтобы рассеять недоразумение приятельницы, повторила: — Вергасова.