Леонид Огневский - На другой день

Они говорили и смеялись, а начальник транспорта стоял и слушал. Наконец заносчиво переспросил: "Так не дадите?" "Нет, не дам!" — в тон ему ответила Людмила. А через каких-либо полчаса в разговоре с кассиром Ионычем выяснила, что деньги-то есть, лежат пачками в сейфе, получены на зарплату дополнительно. Но выдать их было уже нельзя, прогудели гудки, и народ из цехов разошелся. О том, что деньги на зарплату были, стало известно на заводе, и вот сегодня — "вместо фельетона" в многотиражке.

"Но причем тут вдова, да еще веселая?" — снова спрашивала себя Людмила. Она не успела вытащить из кармана платок, на газету закапали слезы. Чем же она виновата, что осталась вдовой? Какое сделала преступление Людмила-вдова, если ошиблась бухгалтер Баскакова?

— Я сейчас, — сказала она недоуменно посмотревшей на нее Симе и выбежала в коридор.

Кто писал статью, кто редактор многотиражки, ее меньше всего занимало, за газету в первую очередь отвечает секретарь партбюро, Людмила шла к Антону Кучеренко. Они встретились у дверей его кабинета.

— Что такое, Люсик? — быстро спросил Антон, разглядев в полутьме заплаканное лицо бывшей своей одноклассницы. — Говори немедленно… — произнес он, будто собирался сейчас же пойти и отколотить обидчика… — пока не нырнул к Подольскому — заседание.

— Ну как ты, Антон, мог!.. — Людмила протянула ему газету. — Вот здесь.

— Ах, это… "вместо фельетона", — несколько разочарованно сказал Кучеренко. — Но ты пойми, Людмила, — неопровержимые факты. Весь коллектив транспортного приходил жаловаться к Подольскому и ко мне.

— Весь?

— Ну, весь не весь, а начальник цеха приходил, жаловался от имени коллектива.

— Я даже не об этом! Что зарплату задержали, вина, конечно, моя.

— В чем же дело? Обида? — сочувственно улыбнулся Антон. — Когда касается самого себя, бывает обидно. И в одном кажется преувеличение, и в другом пересол.

— Почему "вдова", да еще "веселая"?

— Ах, по части самой фельетонности. Дай-ка многотиражку. — Он поднес ее к самому носу. — "У одних работа, у других праздные разговорчики"… "долго звенел ее смех"… "приятно было веселой вдове с молодым человеком, да невесело чувствовали себя"… — Кучеренко забрал в горсть гладко выбритый подбородок. — Да-а, не те слова вставлены и получилось не так.

— По-зубоскальски.

— Похоже. Я тогда как-то не обратил серьезнейшего внимания, а редактор Васютин и рад подсиропить. Но ничего, Людмила, поправимся. Уж я всыплю Васютину. — Кучеренко заторопился. — Шкуру с него, верзилы, спущу!

Тем временем верзила ростом под потолок стоял навытяжку в кабинете Дружинина и даже не мигал в ожидании, что будет сказано еще. Он прекрасно понимал, что по газете заместитель директора никакой ему не начальник, но то, что сказал Дружинин — диверсия. — Васютина насторожило.

А Павел Иванович так и сказал: диверсия. Взят один единственный факт из трудовой деятельности Баскаковой, явно случайный, нехарактерный для женщины, и сделано обобщение. Это же просто — из мухи выдуть слона. Изобразили умную и порядочную вдову какой-то легаровской, оперетточной — не дьявольская ли насмешка!

— Вы поняли что-нибудь, Васютин?

— Понял, понял, — быстро заморгал тот.

— Я вам говорил, как человек человеку.

— И это. Только… — Васютин подошел ближе и сказал полушепотом, прикрывая ладонью рот: — Его материал, самого, хозяина… между нами, конечно.

— Так разве я спрашиваю? И… зря вы разглашаете тайны. — Павел Иванович с трудом сдержал свою ярость. Самого, хозяина, Подольского… А ведь было предчувствие, что не обошлось без участия его. Писатель! Развернулся на большом полотне!..

Винил Павел Иванович и Антона Кучеренко, лит-сотрудников газеты, корректоров: грамматической ошибки в слове они не допустят, запятую лишнюю из фразы уберут, а вот эти оскорбляющие человека слова им глаз, ухо не поцарапали. Казенщина, равнодушие!.. Ох, как много еще равнодушия даже к пострадавшим в войну! Сторублевыми пенсиями откупились от тех же вдов, можно больше не думать о них, а если и думать, так только по-грязному…

— Ладно, безответственный редактор, идите. Секретарь партбюро, думаю, скажет вам, как дальше быть.

После совещания у Подольского Павел Иванович хотел поговорить с Антоном Кучеренко, тот куда-то вдруг ускользнул, Абросимов подошел и заговорил:

— Минуточку, Павел Иванович. Сегодняшнюю газету читали?

— Да, да, нехорошо получилось.

— Возмутительно!.. Вы к себе? Идемте, я вас до лестницы провожу. — Они вышли в коридор. — Это столь неприлично, бестактно и грубо, что я не знаю, как ясней выразиться. Возмутительно! — не подобрал он другого слова. — Кто во всем виноват, думаю, можно разобраться только на партийном собрании.